Московский полет

Я догадался: он снимает из окна ночную Москву и одновременно наговаривает на кассету комментарии. Я замер у двери, чтобы ему не мешать, но тут его камера резко повернулась ко мне, и, не отрываясь от окуляра, Роберт воскликнул:

– О, Вадим! Привет! – И продолжил тоном теледиктора: – Это мой сосед по комнате Вадим Плоткин. Входи, Вадим! Познакомься с моими друзьями…

Я шагнул в номер и только тут увидел, кого Роберт имеет в виду: в глубине комнаты сидели две молодые женщины. «Ого! – подумал я. – Сразу две! Этот Роберт не теряет времени даром!»

Перед его гостями на столике стояли открытая коробка шоколадных конфет, початая бутылка бренди и несколько бутылок минеральной воды. А на тумбочке и на подоконнике лежали внаброс сувениры: брелоки, флажки, значки, крохотные индейские куклы, фломастеры и поясные пряжки с надписями «Colorado» и «USA». «Нашел чем соблазнять русских проституток», – усмехнулся я про себя. Но тут же заметил, что в манерах и одежде этих дам есть нечто, не свойственное валютным проституткам. Во-первых, эти простенькие платья и школьные, без каблуков, туфли – униформа провинциалок, которых я несколько часов назад видел на Арбате. Во-вторых, они не курят. А в-третьих…

– This is Maria and Shura [Это Мария и Шура], – сказал Роберт, продолжая снимать нас видеокамерой. – Они обе учительницы в московской школе номер 32. Дети из их классов переписываются с нашей колорадской школой уже три года! Но ты не можешь себе представить, чего мне стоило провести их в гостиницу!..

И, отложив наконец свою камеру, он рассказал мне, какую битву со швейцарами и администратором отеля ему пришлось выдержать, чтобы этих московских учительниц пропустили к нам в номер.

– Я сказал администратору: я приехал в Москву только для того, чтобы увидеть детей, которые пишут нашим детям такие замечательные письма. И пригласить их в Америку! За наш счет! Но о какой дружбе можно говорить, если вы даже школьным учительницам не разрешаете говорить с нами! Это же против политики вашего правительства, я напишу Горбачеву личное письмо! О’кей, после этого нас пропустили, и я повел их в ресторан. И что ты думаешь? В гостинице три ресторана, но ни в один нас не пропустили! Говорят: нет мест. Но я вижу, там полно свободных мест! И я не понимаю, Вадим, как они делают тут деньги, если в пустой ресторан не пускают клиентов? Я не понимаю! – Он залпом выпил остаток бренди и тут же расстегнул еще одну кнопку на ковбойской рубашке.

Я посмотрел на учительниц. Теперь я понял, что, кроме одежды и отсутствия сигарет, отличает их от проституток. Скованность. Любые гостиничные бляди уже давно сидели бы развалясь в этих креслах и выставив циркулем голые ноги. Они бы запросто выпили эту бутылку бренди и раскололи Роберта еще на пару таких же плюс блок «Мальборо». Но эти учительницы…

Наверно, и до моего появления они сидели тут как замороженные, не зная, как удрать от подвыпившего американца. А когда я появился, они вообще окаменели, поняв по выражению моего лица, что я принял их за проституток.

Я попробовал исправить эту бестактность и тихо сказал им по-русски:

– Вам помочь слинять отсюда?

Они обе вскинули на меня изумленно-обрадованные глаза.

– Ой! Вы говорите по-русски? – спросила Мария. У нее оказались замечательные серые глаза, серьезные и трепетные, как у гимназистки.

– Да, чуть-чуть…

– Вы что, советский? – спросила Шура. На мой вкус, она была толста, полные белые плечи просто выпирали из тесного платья, но Роберт, кажется, не мог оторвать глаз именно от этих плеч.

– Бывший, – ответил я.

– Ой, вы знаете, мы просто в жуткой ситуации! – сказала Мария. – Про эту гостиницу была большая статья в последней «Юности», что здесь сплошная коррупция – от дежурных по этажу до директора и швейцара!

– Швейцар берет с проституток по десятке за вход, а просто так никаких женщин не пускают, – подхватила Шура. – А рестораны контролируются мафией, у них тут по субботам всегда сабантуй. Но как это объяснить Роберту?

– Нам так стыдно за нашу страну! – добавила Мария. – Он приехал к нам как гость!

– Vadim, – вдруг ревниво сказал Роберт, наливая бренди себе и мне. – Они учительницы английского, они говорят по-английски.

– Но мой английский ужасен, – сказал я.

– Твоего английского хватит, чтобы велеть им выпить за дружбу! На здоровья! – произнес он по-русски и резко, с пьяной инерцией наклонился к Марии и Шуре, чтобы чокнуться с ними. И конечно, прилег плечом к Шуриному плечу.

Но Шура высвободила плечо. Учительницы пить не стали, а с немой мольбой глянули на меня.

– You know what, Robert? – сказал я. – Сейчас одиннадцать вечера, уже открылся валютный бар. Мы можем пригласить твоих дам туда. Им это может быть интересно: там музыка, молодежь…

– Мы не хотим в бар, – негромко сказала Мария по-русски. – Мы хотим домой.

– Оттуда вам легче смыться, – ответил я ей сквозь зубы.

– Но мы не хотим его обидеть…

– Пошли! – уже оживился Роберт. – Ты уверен, что нас пустят?