Московский процесс (Часть 1)

Демонстративное непризнание его Союзом художников углубляет в ГЛАЗУНОВЕ отрицательное и может привести к нежелательным последствиям, если иметь в виду, что представители Запада не только его рекламируют, но и пытаются влиять, в частности, склоняя к выезду из Советского Союза.

В силу изложенного представляется необходимым внимательно рассмотреть обстановку вокруг этого художника. Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу, в частности, к созданию в Москве музея русской мебели, чего он и его окружение настойчиво добиваются».

Так в Москве появился еще один музей, а взгляды Глазунова стали еще сумбурней, но «нежелательных» для Андропова «последствий» не возникло. Однако ему далеко не всегда удавалось их предотвратить — система плодила врагов быстрее, чем он мог вмешаться, а переломить упрямство «идеологов» удавалось не каждый раз.

«В Комитет госбезопасности поступили данные о том, что член Союза художников СССР, скульптор НЕИЗВЕСТНЫЙ Э. И. намерен в ближайшее время выехать за границу на постоянное место жительства. Это решение вызвано якобы тем, что он испытывает определенную неудовлетворенность из-за того, что к его творчеству не проявляется должного интереса со стороны соответствующих организаций и учреждений культуры, по вине которых он не имеет заказов и вынужден заниматься случайными работами.

По имеющимся данным, НЕИЗВЕСТНЫЙ рассчитывает получить приглашение от имени какого-либо влиятельного лица на Западе. Предположительно, таким лицом может оказаться американский сенатор Эдвард КЕННЕДИ, личный представитель которого посетил НЕИЗВЕСТНОГО во время последнего визита сенатора в СССР. (…)

В случае отказа в выезде за границу, он намерен привлечь к себе внимание широком мировой общественности. В этом он рассчитывает на поддержку отдельных деятелей итальянской и французской коммунистических партии и Ватикана.

В связи с изложенным считали бы целесообразным рассмотреть вопрос о предоставлении НЕИЗВЕСТНОМУ какого-либо государственного заказа на создание монументального произведения на современную тему, которое соответствовало бы его творческим планам».

Но у того сумбура в голове не было, а преследования и запрещения со стороны партийных властей продолжались. И, хотя какие-то заказы после письма Андропова он получил, через два года все же предпочел уехать. Как он сам рассказывает, не без помощи того же Андропова.

А чего стоит приводившаяся уже выше записка о Зиновьеве, в которой Андропов рекомендует Зиновьева не сажать, опасаясь, что его ненароком могут признать невменяемым и загнать в психушку! Можно подумать, что такое могло произойти просто по воле суда, без ведома Андропова! Ведь даже на экспертизу, как мы видели, направляли по решению ЦК. Но — нужно было Андропову избавиться от лишнего дела, и он пугает политбюро возможным скандалом на уже и без того больную тему.

Эти и многие другие эпизоды создавали Андропову репутацию «либерала», впоследствии на Западе, при его приходе к власти в 1983 году, превратившуюся в легенду о «скрытом либерале», надо полагать — не без его же помощи. На самом деле он был не более либералом, чем Берия, положивший начало процессу десталинизации: так же, как и Берия, он рассчитывал прийти к власти, и ему вовсе не улыбалось прослыть душителем интеллигенции. К тому же, опять как Берия, он, видимо, понимал необходимость некоторой коррекции политики предшественников, заведшей режим в тупик. Так, наблюдая в 1968 году «процесс цепной реакции», когда прямые репрессии только способствовали росту нашего движения, он все больше рекомендует превентивные, «профилактические» меры, которые к тому же более «сообразны» внешнеполитическим целям режима. А к 70-м годам, ставши одним из главных зодчих советской внешней политики и, стало быть, лицом за нее ответственным, он еще более склонен полагаться на «оперативно-чекистские мероприятия».

Дело было, однако, не только в том, что эти «мероприятия» позволяли уменьшить «издержки» социализма, как внутренние, так и внешние, помогали создать более цивилизованный образ режима. Это несомненно так. Но, прочитав столько его документов, наблюдая его ловкую игру в политбюро, невозможно избавиться от мысли, что он просто любил такие методы, был к ним психологически склонен. Не случайно при нем и под его непосредственным руководством так расцвели, разрослись и система международного терроризма, и система советской дезинформации, и «освободительные движения» в Третьем мире. При нем расцвел «детант» — самое гибельное для Запада изобретение, позволявшее советскому режиму вести одностороннюю идеологическую войну, да еще и на западные средства. А в момент кризиса «детанта», в 1980 году, под его же руководством развернулось мощное «движение за мир». И, наконец, после него, при его ученике и наследнике Горбачеве, вся внешняя и внутренняя политика режима превратилась в одно гигантское оперативно-чекистское мероприятие под названием «перестройка».