Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Если преподавание науки в России невозможно без развитого языка, то достижение достаточно высокого уровня русского языка невозможно без развития русского читателя и, шире, русской публики. Поэтому значительное место в просветительской программе Муравьева занимает создание для Московского университета нового положения в обществе — положения его культурного центра. Вместо дворянского мира салонов, замкнутого рамками узкого дружеского кружка, университет демонстрировал новое, более широкое просветительское направление, поддерживаемое образованной частью дворянства и разночинской средой, из которой происходило большинство профессоров. Прибывшие немецкие ученые, близкие к передним рубежам немецкой культуры, принесли с собой новые европейские веяния, философию Канта, Фихте, раннего Шеллинга. Контакт между элитарным дворянскими миром и университетскими кругами призваны были осуществлять публичные лекции, открывшиеся в университете с 1803 г. Их читали профессора Фишер, Шлецер, Рейсс, Рейнгард, Сохацкий, Гейм, Иде, Страхов, Политковский. Профессора показывали пестрой московской публике, где были и мелкие чиновники, и члены самых знатных фамилий, новейшие достижения физики и химии, знакомили с трудами философской и исторической мысли. Ученые, приехавшие из Германии, старались выбирать для чтения французский язык, более распространенный, чем немецкий, в русском обществе. Большой успех публичных лекций говорил о верно угаданной потребности в такого рода зрелищах, назревшей в московском обществе, которое, с одной стороны, тянулось к современному уровню научных знаний, а с другой — рассматривало их как элемент светской жизни, «модное» времяпровождение.

Едва ли не самым внимательным слушателем лекций был Н. М. Карамзин, оставивший нам о них несколько откликов. Так, 23 декабря 1803 г. он пишет Муравьеву: «Ваша милостивая ко мне доверенность обязывает меня быть искренним: тем приятнее мне сказать, что мысль ваша имеет уже счастливое действие, что публичные лекции вообще имеют успех, и что слушателей бывает довольно. Лекции г. Страхова, имея в предмете любопытную часть физики, нравятся более других. Не только многие благородные молодые люди, но и лучшие здешние дамы слушают его с удовольствием; он же говорит ясно и с довольною приятностью. Молодой Шлецер обещает быть достойным сыном отца своего. Жаль только, что у нас немногие знают немецкий язык, но те, которые слушают и разумеют его исторические лекции весьма ими довольны. Мне остается выдать еще одну книжку вестника: я с сердечным удовольствием скажу в ней несколько слов о сей новой пользе Московского университета, в надежде на благосклонное ко мне расположение публики, с которою мне должно проститься на долгое время, а в некотором смысле и навсегда»[52]. (Действительно, статья Карамзина о публичных лекциях появилась в последнем изданном им номере «Вестника Европы» за 1803 год.) В другом письме он горячо благодарит Муравьева за покровительство, которое тот оказывает российской науке и, в частности, его историческим изысканиям. «Другого человека я не обременил бы такою просьбою, но вас знаю и не боюсь показаться смешным. Вы же наш попечитель. Господин Чеботарев, ректор, предложил мне быть почетным членом Московского университета — честь, которой я вам обязан, и за которую изъявляю искреннюю благодарность. Университет оживился. Публичные лекции привлекают многих слушателей и без сомнения распространяют вкус к наукам»[53].

Введение званий почетных членов и корреспондентов Московского университета также представляло собой новую форму связи между университетом и обществом. В почетные члены избирались известные литераторы и ученые, вельможи-меценаты, покровители наук, не только из России, но со всей Европы. Московскому университету делает большую честь утверждение 21 ноября 1804 года почетными членами «Веймарского двора советников» Иоганна Вольфганга Гёте и Фридриха Шиллера, о чем им были высланы соответствующие дипломы[54].