Московский завет

- Господи, помилуй… - испуганно пробормотал Касторский и незаметно перекрестился.

- К примеру, я посылаю солдата, или даже офицера, на верную и, очевидно, бессмысленную смерть. Знаете, почему он все равно безоговорочно выполнит никому не нужный приказ и отдаст свою жизнь, не раздумывая?

Бенкендорф по удавьи посмотрел в бегающие глазки начальника фельдъегерской службы. Полагая, что не услышит от подполковника ничего внятного, принялся развивать мысль самостоятельно.

- У меня всякий знает, что в мире нет места милосердию. Иначе каждый дурень стал бы валиться в ноги и молить: «Батюшка, помилосердствуй! Деток не оставляй сиротами, жену молодую не делай вдовой, стариков, родителей не лишай последнего попечителя!» Нет, брат, шалишь! По уставу никто никого жалеть не обязан! Есть приказ, будь любезен, хоть в ад полезай, хоть душу дьяволу закладывай, а должное исполни, пусть в нем и нет никакого смысла! Вот, милостивый государь, в чем кроется дисциплина!

- Как бы за подобные опыты наведения дисциплины три шкуры не спустили, - испуганно пробурчал Касторский. - Не ровен час, ошибешься, а у нас, за меньшие ошибки, принято отвечать не иначе как спиной …

Александр Христофорович снисходительно улыбнулся фельдъегерю, у которого то ли от холода, то ли от страха зуб на зуб не попадал.

- Николай Егорович, позвольте вам изложить одну простую, но весьма полезную в нашей жизни истину. Запомните, человеку свойственно ошибаться, а прощать свойственно Богу. Поэтому, мой друг, не стоит впадать в гордыню, ведь это смертный грех. - Бенкендорф скривил рот и смиренно наклонил голову. - Вы лучше сто раз ошибитесь, чем один раз помыслите о прощении. Уж точно не прогадаете!

Александр Христофорович покровительственно посмотрел на Касторского и снисходительно заметил:

- К примеру, вы по собственной инициативе составили очень ценные и правильные донесения на генерал-губернатора Ростопчина и его окружение. Вас, насколько мне известно, никто об этом не просил?

- Счел долгом службы, - отстучал зубами Касторский.

- Без всяких сомнений вы поступили правильно! Бумаги ваши попали ко мне, я прочитал их с большим интересом и даже сделал по ним доклад самому государю-императору!

Бенкендорф загадочно поднял указательный палец вверх, затем, словно подчеркивая масштаб произошедшего и предупреждая фельдъегеря о благоразумном молчании, приложил указующий перст к губам.

- Скажите, Николай Егорович, кто станет вас бранить за подобное служебное рвение? Напротив, ваше мужество и прямота достойны лишь похвалы и дальнейшего продвижения по службе!

- Что же теперь будет с Ростопчиным? - спросил Касторский, давясь словами. - Уже ли трибунал?

- Бог с вами, Николай Егорович, о каком трибунале может идти речь?! - усмехнулся Бенкендорф. - Награда и почетная отставка! Вы наверняка слышали, что после событий, описанных в вашем донесении, генерал-губернатор на пару месяцев попросту исчез. Так вот, его обнаружили казаки, отбивавшие у Мортье заминированный Кремль.

- Чем же он все это время занимался? Никак с полицмейстером подался в партизаны?

- Да нет, не в партизаны… - лицо Бенкендорфа стало надменно. – Он с крестьянскими мальчишками в бабки играл. Еще в Неглинную бросал камушки. Знаете, такая детская забава, кто дальше всех кинет, тот остальным раздает щелбаны. Так вот, Федор Васильевич за это время дюжину шишек соплякам нащелкал, да надрал столько же пар ушей…

- Как же Брокер… полицмейстер… партизаны…

- Оставьте, - махнул рукой Бенкендорф, - полицмейстера нашли мертвецки пьяным. Два месяца шельмец беспробудно пировал на цыганской свадьбе. Допился до чертей так, что неделю к ряду отливали ледяной водой. Лучшие лекаря насилу в ум привели!

- С ним-то что сделают?

- Да ничего! В отставку по-тихому, без пенсиона. И все! - на этот раз Бенкендорф ответил уже раздраженно. - Мягок наш государь. Точь-в-точь Кутузов! Хоть и не любит старика, а милосердием его все равно проникся… Руки марать, видите ли, не хочет…

На этих словах Александр Христофорович осекся и за то, что позволил сказать лишнего, неприязненно посмотрел на фельдъегеря:

- В самом деле, Николай Егорович, нельзя так не беречься! В русские морозы следует одеваться теплее, не то последуете за французами!

Бенкендорф смерил взглядом съежившуюся фигуру подполковника.

- Простудитесь, занеможете, а того и гляди, вскорости и вовсе умрете. Такое, знаете ли, в России часто случается. Не внове!

Пылающей багряницей закат проплывал над промерзшей Москвой, никого не согревая и никому не принося света. Предвестник ночи неумолимо ускользал на Запад, уступая надвигавшейся с Востока тьме.

Всадники пришпорили коней и тут же потерялись из вида за черневшими под снегом руинами старого города, медленно засыпающего с наступлением долгих осенних сумерек.

На неосвещенных, оттого непроглядных изогнутых улицах попадались пешие и конные обозы, с трудом разъезжавшиеся на обледеневших мостовых. Порой здесь еще проносился не опасавшийся свернуть себе шею лихой курьер, проезжал шумный отряд казаков или медленным тяжелым шагом плелся угрюмый конвой с арестантами.