Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

Этот подход был развит среди прочих Хансом-Хеннингом Шредером, который обнаружил в «новых рабочих» наряду с «новой бюрократией» два важных столпа сталинского господства: вследствие различного происхождения и опыта, согласно Шредеру, советский рабочий класс 1930-х гг. распался на многочисленные группы, которые совершенно по-разному реагировали на жизненные условия и идентификационные предложения руководства. В результате не было собственно рабочего класса как дееспособного политического субъекта, рабочие составляли легко управляемую массу, которая годилась на роль социального базиса сталинизма. В этих условиях организованное сопротивление в коллективной форме было больше невозможно. В то время как значительной части рабочих удалось избежать объятий системы политического и производственного господства, другие, верившие в светлое будущее, позволили увлечь себя программой индустриализации, стремясь использовать обещанные им возможности социального подъема и одобряя существующую политическую систему ^{1205}.

Таким образом, были обозначены слои, на которые опиралась сталинская система. Политический паралич вследствие раздробленности, а также одобрение системы в ответ на обещанные возможности социального взлета, безусловно, являются важными аспектами, но все же не достаточны для объяснения того, как функционировала система господства. Если мы хотим объяснить, почему и каким образом слои-столпы системы вольно или невольно, добровольно или принудительно способствовали стабилизации сталинского господства, мы должны поставить вопрос о том, как они пережили время первых пятилеток, как они держали себя в обществе и какие мотивы лежали в основе модели их социального поведения.

Исследования последних лет отвечали на эти вопросы противоречиво и, в конце концов, неубедительно. В 80-е гг. «ревизионисты» выдвигали на первый план «энтузиазм» молодых квалифицированных рабочих, воодушевленных идеей построения социализма, которые отправлялись в деревню, чтобы ускорить коллективизацию, и при этом не обращали внимания на материальные лишения ^{1206}. Другие отстаивали даже тезис, что широкие массы мирились с нуждой из внутреннего убеждения или даже «энтузиазма». Политическая гениальность сталинизма заключалась в том, что ему удалось пробудить такую энергию в миллионах людей ^{1207}.

Современные исследования привели к различным выводам. Дэвид Хоффманн изучил интеграцию сельских переселенцев в Москве и наглядно показал, как новые москвичи сопротивлялись официальной идеологии и сохраняли в городе свою доиндустриальную культуру и традиции. Они перенесли сюда свои сельские формы организации работы и сообщества, а также трудовые навыки, культурные формы и недоверие к властям ^{1208}.

Поспешно возведенные поселки рабочих в пригородах Москвы часто мало напоминали город: свиньи, куры и козы в жилищах отнюдь не были редкостью. Городские окрестности, где размещались переселенцы, сами находились в стадии изменения, здесь не было стабильной культуры, с которой вновь прибывшие могли бы ассимилироваться. Переехавшие в город крестьяне соединяли элементы крестьянской и городской культуры в зависимости от того, какие элементы соответствовали их потребностям и жизненным обстоятельствам. Традиции миграции и сельские связи сопровождали крестьян в городе, облегчая им переход к городской жизни ^{1209}.

Эти традиции определяли образцы труда и жилища, поддерживали сельские связи и элементы крестьянской культуры. Нехватка рабочей силы быль столь острой, что рабочие безнаказанно могли себе позволить многое. Когда их увольняли, они могли твердо рассчитывать, что через несколько дней устроятся на новом рабочем месте. Чаще всего смена места работы служила самым простым и безопасным способом обеспечить себе повышенную зарплату и лучшие условия труда. Режим был вынужден идти на уступки этой реальности. Правда, у него было достаточно власти, чтобы с помощью принуждения и материальных стимулов сделать новых рабочих послушными, но внешнее следование официальным нормам не может быть интерпретировано как верность и преданность. Хоффманн отвергает точку зрения, что рабочие глубоко прониклись официальными лозунгами или посвящали свою жизнь построению социализма ^{1210}.