Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

В связи с пропагандистской кампанией возник и проект «История метро», который в 1933-1935 гг. проводился в рамках редакции «История фабрик и заводов»: параллельно со строительством следовало написать и его историю. В проекте приняли участие сотни метростроевцев, которые вели дневники, писали рассказы и стихи, давали стенографически записанные интервью. Этот замысел следует рассматривать как часть стратегии режима, направленной на изменение общества. С одной стороны, опубликованные сборники отразили весь набор стереотипов о «новом человеке», которые следовало внедрить в общественное сознание. С другой стороны, таким способом рабочих хотели убедить в том, что всеми своими успехами они обязаны целеустремленному руководству партии и как они «выросли» на стройке.

Готовый метрополитен стал одним из важнейших элементов имиджа Советского Союза перед заграницей. Газеты с удовлетворением приводили хвалебные слова признания иностранных гостей по адресу нового метро. Даже противники Советского Союза были впечатлены этим свершением.

Своему населению метро представили как прообраз будущей жизни при социализме. В этом подземном микрокосме было красиво, светло, чисто, эффективно, все рационально устроено по последнему слову техники, и даже люди, оказавшись в метро, общались — в зеркале пропаганды — друг с другом иначе, а именно дружески и более жизнерадостно: «новый человек» с энтузиазмом заложил первый кирпич «социализма».

* * *

Взятый в целом, пример Метростроя свидетельствует, что эта тема может содействовать изучению сталинизма в разных направлениях. При этом в любом случае нельзя ограничиться одним-единственным истолкованием этого феномена. Мы имеем дело не с одной, а с целым комплексом причин того, почему сталинизм смог утвердить свое господство и вовлечь в свою систему обширные группы населения или по крайней мере подавить их сопротивление. Комбинация различных объяснений ведет далее к ограничению и обоюдным возражениям.

Это касается некоторых результатов прежнего изучения, проведенного под знаком теории тоталитаризма, в последние 20 лет отодвинутых в сторону, но сохраняющих свое значение для некоторых областей: игнорирование ведущей роли аппарата террора и репрессий в механизме функционирования этой системы и приспособленческой модели поведения значительной части населения ведет к непониманию сути сталинского режима. После кровавого опыта гражданской войны и коллективизации и в обстановке массовых арестов и смертных казней возможности для организованного сопротивления были минимальны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди, которые по сути отвергали этот режим, приспосабливались к нему, заботясь в первую очередь о безопасности и сохранении своих семей, и тем самым косвенно поддерживали систему. Подобные модели поведения были широко распространены и в национал-социалистической Германии.

Результаты социально- и культурно-исторического исследования не противоречат этим данным. Последние удачно дополняют изучение процессов, которые нельзя объяснить одним страхом перед репрессиями. Несомненно, советский рабочий класс 1930-х гг. был раздроблен и не способен к действию; очевидно и то, что имелись социальные группы, которые были обязаны режиму своим подъемом или рассчитывали на такой подъем; ясно, что многие глубоко усвоили коммунистическую идеологию и с воодушевлением отдавались делу строительства нового общества; не подлежит сомнению и то, что существовали широкие слои, которые лишь внешне играли ожидаемую от них роль ударников, стремясь, насколько возможно, выйти из-под ударов системы.

Все эти аспекты вполне идентифицируются и на примере Метростроя, но ни один из них не годится на роль универсального объяснения. Даже мотивы комсомольцев, самой идеологизированной группы среди рабочих Метростроя, настолько различны в индивидуальном плане, что не укладываются в единую схему. Весьма продуктивной здесь может оказаться модель военного положения, позволяющая лучше понять отдельные модели поведения, если не применять ее принудительно в качестве всеобщего рецепта. Одновременно пример Метростроя отчетливо показывает, что излишне ставить вопрос о внутренних мотивах применительно к значительной части персонажей. Во время решающего этапа строительства в 1934 г. они были вовлечены в жесткую систему контроля и реализации власти, которой лишь с трудом могли противостоять.