Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

В коллективном договоре 1933 г. эти правила были оставлены в силе и дополнены пунктом о сокращенном рабочем дне на вредных для здоровья кессонных работах. В зависимости от силы давления воздуха рабочий в течение суток мог оставаться в кессоне от 2 до 7 часов. Сверхурочные работы коллективным договором в принципе не разрешались. Лишь в исключительных случаях, для ликвидации последствий аварий или «при полной загрузке рабочего дня», допускалось прибегать к сверхурочным работам при условии, что администрация прежде получит одобрение профсоюзного комитета. Метростроевцы имели право на отпуск продолжительностью 12 рабочих дней. Этим правом, впрочем, можно было воспользоваться, только проработав на Метрострое непрерывно 11,5 месяцев, для проходчиков этот срок был снижен до 5,5 месяцев. Уволенные ранее или ушедшие по собственному желанию получали денежную компенсацию за неиспользованный отпуск^{1115}.

Хотя профсоюз несколько раз занимался заявлениями Метростроя по поводу разрешения на сверхурочные работы^{1116}, но на практике многие сверхурочные официально не объявлялись таковыми, а проводились и оплачивались скрытно, как «аккордные работы». Из-за массового сокрытия сверхурочных работ профсоюз в феврале 1934 г. провел проверку рабочего времени и оплаты рабочих^{1117}. В феврале 1934 г. профком Метростроя категорически запретил всем начальникам строительных участков в дальнейшем допускать сверхурочные работы без разрешения тарифно-конфликтной комиссии, пригрозив наказать виновных^{1118}. Руководство Метростроя также издало аналогичный по содержанию приказ, указав на незаконность прежней практики^{1119}. «Ударник Метростроя» в апреле 1934 г. клеймил добровольную переработку второй смены, «почти ставшую системой», как нарушение трудового законодательства^{1120}. В дело вмешался и партком Метростроя, поскольку из-за множества сверхурочных гигантски выросли расходы по фонду заработной платы^{1121}.

Несмотря на повторяющиеся запреты со стороны профсоюза, администрации предприятия и партии, весь 1934 г. прошел под знаком превышения предусмотренного законом рабочего времени. Один начальник шахты признавался позднее, что при соблюдении законов установленный срок сдачи объекта нельзя было выдержать: «В период напряженной работы коллектив работал сверх установленной нормы рабочего времени. Бригады комсомольские Черняева, основные бригады Фокина, Сытова и другие бригады при малейшем намеке оставались работать дополнительно, чтобы выполнить то или другое задание»^{1122}. Нередко для устранения последствий аварии метростроевцы должны были работать подряд по 18-19 часов. В погоне за темпами строительства в 1934 г. на многих шахтах и дистанциях рабочие трудились по две, иногда даже по три смены без перерыва^{1123}.

Для руководящего состава законодательные нормы 8- и 6-часового дня также были неприменимы. Начальники шахт считали нормальным 16-часовой рабочий день. Иногда они работали и по 20 часов в сутки^{1124}.

8. Условия труда, медицинское обслуживание, профессиональные заболевания и производственный травматизм

Некоторые «хорошие ребята-коммунисты, видя тяжелые условия работы на метро, впали в панику. Большинство из них пришло с заводов, где они не привыкли к таким условиям», — вспоминал один из партийных функционеров^{1125}. Многие из тех, кто в ореоле комсомольской романтики с энтузиазмом записался на строительство метро, чтобы «бороться» с трудностями, после первых же дней пребывания на стройке оказывались деморализованы, когда насквозь промокшие и продрогшие, иногда со слезами на глазах^{1126}, перейдя предел физической и психической выносливости, испытывая боль во всем теле, возвращались они после смены в холодные и грязные бараки, где нельзя было помыться, и полностью опустошенные падали на свои кишащие клопами лежаки^{1127}.

Износ человеческой рабсилы был чрезмерен. Без оглядки на вредные для здоровья последствия юных в большинстве своем рабочих побуждали к высшим достижениям в экстремальных условиях. В типичной для сталинизма форме, когда не слишком заботились об экономичности, в жертву основному престижному проекту приносили производственный потенциал, не задумываясь над тем, что в другом месте или позднее его может не хватить. При другой политической системе подобное расточительство ресурсов и человеческого потенциала было бы немыслимо.