Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

Хотя Ротерт и после окончания первой очереди считал серьезной ошибкой центральные решения партии, как, например, решение о строительстве метро глубокого залегания, Каганович был о нем самого высокого мнения. Из агентурных донесений выясняется, что в узком кругу Ротерт весьма критически отзывался о Хрущеве, сожалея, напротив, что Каганович больше не может заниматься метро. Каганович, по мнению Ротерта, был интеллигентен и обладал широким горизонтом. Хрущев же, напротив, ничего не понимал и не хотел понимать, кроме того, что он «должен конкретно руководить»:

«Тут видно, что означает это конкретное руководство. Я даю на шахте какое-либо распоряжение, прихожу на следующий день, а все сделано иначе. Почему? Выясняется, что здесь был Хрущев и распорядился совсем по-другому. Каганович такого не делает. Если он что-то считает неправильным, то говорит об этом руководству, а не десятнику на стройплощадке. Было бы намного лучше, если б Хрущев чаще приезжал не к нам, а в ЦК и Политбюро и готовил там вопрос о второй очереди. Наш проект строительства второй очереди они еще не сумели рассмотреть»^{2241}.

Хрущев, по его собственным подсчетам, 80% рабочего времени отводил метро. Ежедневно по пути из дома на работу в МГК и обратно он посещал шахты метрополитена^{2242}. По манере поведения Хрущев был «рубаха-парень», который отдавал приказы прямо на стройке и мало заботился о единоначалии и внутренней субординации на предприятии. В сообщениях метростроевцев он выступает в образе вездесущего помощника и друга. «Хрущева мы считаем своим шефом. Он помогает нам во всех наших делах. Если нам что-то нужно от МК, мы обращаемся только к Хрущеву. Все наши проблемы решал только он», — рассказывал партсекретарь кессонной конторы^{2243}. Между строк можно, впрочем, заметить, что его вмешательство весьма серьезно нарушало компетенцию строительных начальников на местах:

«Мы победили только потому, что непосредственным руководителем и организатором работ по северному вестибюлю являлся не я, хоть я и числюсь начальником, а Н. С. Хрущев. В его приход обязательно кому-нибудь влетит, обязательно он что-нибудь подметит, не уйдет, пока мы не исправим, а если уйдет, то через 2-3 часа позвонит — исправили ли, причем он берет не общие вопросы, а самые мелкие вопросы. Н. С. Хрущев являлся для нас организатором работ. […] Никита Сергеевич сам лично не только разрешал крупные технические вопросы, но он вникал и в каждую отдельную деталь мелких работ»^{2244}.

В последние недели перед завершением работ первой очереди Хрущев почти непрерывно находился на стройплощадках. Главным предметом его забот были наклонные шахты и сооружение эскалаторов, которое он должен был ускорить по поручению Кагановича. В горячке тех недель случалось и так, что на станцию являлся Булганин, делал выговор прорабу за то, что тот слишком мало людей использует на штукатурных работах, не подозревая о том, что здесь же присутствует Хрущев, приказавший начальнику шахты перебросить всю рабочую силу на завершение наклонной шахты^{2245}.[257]

Меры воздействия Московского комитета партии касались в принципе всех сторон строительства, от структуры управленческого аппарата, замещения должностей начальников шахт и дистанций и их заместителей, мобилизации рабочей силы, ее размещения и снабжения и вплоть до утверждения сроков пуска отдельных объектов, организации работ, правильного использования оборудования, качества бетона и изолировочных работ и архитектурного оформления станций и вестибюлей. Не было практически ни одного вопроса, по которому Каганович и Хрущев не принимали мер или хотя бы не были информированы^{2246}.

Наряду с проведением совещаний с ведущими инженерами Метростроя бюро Московского горкома партии в рамках своих регулярных заседаний готовило множество постановлений, касавшихся строительства метро. В 1931-1932 гг. проблемы Метростроя обсуждались только на отдельных заседаниях. В 1933-1934 гг. не было практически ни одного заседания бюро или секретариата МГК, на котором в повестке дня не значились бы вопросы сооружения метрополитена^{2247}. Если совещание бюро МГК касалось проблем Метростроя, в нем иногда участвовали Ротерт или другие инженеры^{2248}.

Хрущев и Каганович регулярно звонили начальникам шахт и партийным секретарям шахт и дистанций, убеждались на месте в нормальном ходе строительства, общались с руководящим персоналом и рабочими. Прежде всего, Каганович — в полную противоположность Сталину — любил окунуться в рабочую массу:

«У Лазаря Моисеевича есть особая способность — прийти в котлован и сейчас же вести с рабочими беседу, как будто он работает с ними несколько месяцев. У него находятся для них легкие, понятные слова, он говорит с ними на понятном им языке. Тут же появляются улыбочки, и видно, что, если бы им сказали пойти за ним в огонь, — пошли бы»^{2249}.