Московское наречие

Туз ничего не смыслил в авто и не стал перечить – мало ли какие у этого возможности. В тот же день они выехали из Мехико, румбом на восток.

Дорога на восток

К вечеру, миновав Пуэблу и Кордобу, остановились на берегу Мексиканского залива в Веракрусе, основанном пятьсот лет назад конкистадорами, прибывшими, как известно, на каравеллах из Старого Света. Судя по всему, чтобы попасть обратно, надо плыть или же взлетать. Других путей в Тбилиси с Американского континента Туз не знал. Однако они устремились вдоль берега, намереваясь, видимо, как-то обогнуть океан.

Далековато, конечно, да с Грушей – все рядом. Туз настолько устранился, что верил – доберутся и посуху. Вообще неважно разбирался в окружающей обстановке, а теперь вовсе не понимал, где находится. «Странно, – думал он. – В основе самой ориентации лежит восток, но все давно глядят на запад. Может, слово устарело или же мир еще к нему не подтянулся»…

Так или иначе, а с «ориенте» в этом мире у него стало совсем плохо. Не глядел ни на одну часть света, кроме Груши. Зато на нее, как в окно, выходящее на все четыре, – будто на розу ветров. Сверяясь не со звездами и солнцем, но с Грушей, полагал, что она найдет какую-нибудь щель в пространстве. Стоит мигнуть, как окажутся на Военно-Грузинской дороге или уже в пригородах самого Тбилиси. Удивительно, но Груша иногда спрашивала у полицейских, куда ехать, и чирики указывали дорогу. Возможно, занимаясь грабежами, Туз упустил что-то из виду, и этот город теперь связан с Мексикой братскими узами, вроде перемычек и мостов.

Ах, никогда прежде не совершал он такого путешествия – в легковой машине по Новому Свету с Грушей за баранкой! Ее летящий ангельский вид завораживал. Когда она переходила с одной скорости на другую, обмирало сердце.

Едва они покинули прибрежную деревушку по имени Дисциплинас, Груша толкнула его в плечо: «Хватит пялиться! Держи воланте, а я на тебя погляжу». Услыхав, что он не умеет водить, поразилась: «Шутишь? Может, и шнурки на ботинках не сможешь завязать?» Он не стал признаваться, что и с этим плохо, посему и предпочитает мокасины, но живо осознал, насколько недоделанный, – ничего толком не умеет. Так расстроился, что вблизи какого-то леска немедля попросил остановиться и затащил Грушу в кусты.

«Молчу, лобо! – улыбалась она, усаживаясь за руль. – Знаешь, серый волк, как ягненка уволочь. Можем открыть с тобой школу. Народ пойдет!»

«А как назовем?» – спросил успокоенный Туз. Груша чуть подумала и выдохнула со знакомым фрикативным «гэ»: «Когер!» Это было ее любимое словечко, имевшее, помимо совокупления, бездну иных смыслов, а именно – поглощать и вмещаться, ютиться и вбирать, настигать, приживаться, находить и улавливать… Да всего с полсотни.

От Груши он узнал множество новых слов и понятий. Она постоянно меняла имена своей «кончи», отчего близость с ней была каждый раз внове. Туз замирал у порога, ожидая открытий. То его встречала «маримонья» – красная камелия, то «чупета» – детская пустышка. Погружался он в клумбу – «масизу» и входил в «пису» – дом терпимости. Вот где хорошо ориентировался…

«Ке онда! – восклицала Груша. – Падриссимо!» Что означало буквально «какая волна» и «паписсимо», сродни похвалам «клево» и «брависсимо».

В намеченные три дня пути они уже никак не укладывались. То и дело съезжали на проселочные обочины и тормозили у мотелей, где Груша учила его танцевать афроамериканскую румбу в койке. Отмечались в каждом населенном пункте – в порту Кампече, в старинной Мериде и древней столице майя Чичен-Итце – там Туз искал признаки грудей в очертаниях дворцов и пирамид и нашел-таки Грушины, которые расцеловывал на вершине обсерватории, озирая бирюзовые небеса и бесконечно-зеленую сельву.

Впервые, кажется, обратил внимание и на прочие ее прелести – бедра, кисти рук, лодыжки, губы, уши. Ах, какой сочный и нежный, сверху донизу, плод! Герцогиня Дюшес! Гру-у-у-ша – будто опрокинутая «У» на древе познания. Даже заглянул в глаза, оказавшиеся медовыми, – такой мед пчелы собирают в самых сокровенных местах, на тайных каких-то масизах. Хотелось прочитать ей что-нибудь из Песни песней, но на этой широте они совсем не звучали. Зато вспомнил имя богини с одного из здешних небес – Тонакасиуатль, владычица плоти.

«Отчего ты все делаешь с открытыми глазами? Ты соглядатай, вихиланте?» – спросила она. «Да какой там! – честно сказал Туз. – Страшно глядеть в темноту, когда не спишь. А ты почему закрываешь?» «Жутко увидеть какую-нибудь рожу, – призналась Груша. – Представить не можешь, как ужасны мачо, если смотреть снизу. Да и сверху не лучше».