Московское царство

Систематическая организация государева тягла укрепила тяглые повинности и за населением частновладельческих вотчин и поместий. Но тут, в условиях землевладельческого хозяйства и управления, роль общинной власти переходила к владельцу, хотя бы он и сохранял самодеятельность сельского общества по делам управления имением. К нему переходило естественно и притязание на сохранение старожильцев в составе своего поместья или вотчины, тем более, что с этим были связаны как обеспечение его служебной годности, так и выполнение обязанности «не пустошить» поместья. Пополнение этого состава на место «выбылых» происходило, прежде всего, за счет вольного, неответственного по тяглу сельского населения – привлечением к поселению на свободных участках младших членов крестьянских семей и несамостоятельных по хозяйству сельских людей, но не старожильцев. Эти последние могли перейти на новое жилье только без нарушения интересов волости и ее повинности, высвободившись из круговой поруки путем замены себя другими лицами.

На владельческой земле положение тяглого населения осложнялось отношениями к владельцу. Такое поселение вводило новоприходца в сферу зависимости от вотчинной власти, не только в хозяйственном, но, в большей или меньшей степени, и в судебно-административном отношении. Само хозяйственное положение владельческих крестьян неправильно освещается в нашей научной литературе, когда его пытаются подводить под понятие аренды. Жить у кого-либо в крестьянах не значит быть арендатором. Привлечение крестьян на владельческую землю было средством не простого извлечения арендной платы (деньгами или натурой), а усиления рабочих сил имения или расширения его запашки: это прием деятельной организации владельцем его вотчинного или поместного хозяйства. Владелец наделяет крестьянина землей, дает ему избу и другие хозяйственные постройки, инвентарь, хлеб «на семена и имена» до первого урожая, словом «помогу», которая окупается переходом участка из пустого в жилой, дает нередко и ссуду – в долг, который нарастает в свойственных старинному экономическому быту крупных процентах. Зато в его распоряжении рабочая сила, которая эксплуатируется и в форме уплаты оброка и разных мелких сборов, и в виде обязательных работ на господский двор и на хозяйской земле. Нет основания сводить эти отношения к арендным. Размер и состав повинностей определялся местной обычной «стариной и пошлиной», которая в крупных благоустроенных монастырских вотчинах иногда формулировалась в целом владельческом «уложении» и во владельческих «уставных грамотах», а в рядовых вотчинах и поместьях держалась обычаем и реальными условиями экономического быта. Лишенная иной санкции, кроме угрозы отпиской поместья на государя за «пустошенье», она была, однако, явлением достаточно определенным и устойчивым, чтобы найти себе выражение в перечне обычных владельческих доходов и в упоминаниях грамотами на поместные дачи о сборе дохода «по старине». Новоприходцы сидели обычно ряд лет на льготе в государевых податях и владельческих сборах, а затем «тянули со старожильцами вместе», т.е. входили по «силе» в обычный строй отношений данного имения. Это окончательно вводило их в мирок владельческого имения, как обособленной экономической и административной единицы. Постепенно нарастал ряд ограничительных условий для обратного выхода. Уклад сельскохозяйственных работ прикрепил бытовым обычаем отказ из крестьянства и отпуск крестьянина владельцем ко времени их окончания – к знаменитому Юрьеву дню осеннему, который в царском Судебнике 1550 года узаконен и определен двумя неделями: до и после 26 ноября. Настойчиво добивались владельцы, чтобы законный выход был обусловлен не только сроком, но и полным расчетом. В расчет этот, по Судебнику, входило пожилое – уплата по ¼ стоимости крестьянского двора за год житья и полной его стоимости за 4 года, затем повоз за извозную повинность, которая выполнялась по зимнему пути, иные «пошлины», которые, очевидно, вошли в жизнь на практике, Судебник отвергает. Сложнее был расчет при задолженности крестьянина из-за взятой «ссуды». Первоначально она не состояла в связи с крестьянством, как таковым, и уходящий мог ее «снести», оставаясь должником. Но недостаточная обеспеченность взыскания, особенно при обычном способе погашения ссуды работой, побудила владельцев добиваться такой расплаты до ухода. И эти притязания нашли признание власти. С конца XV века утверждается общее правило, что крестьянин-серебряник, «коли серебро заплатит, тогды ему и отказ». Ушедшие не в срок и без отказа, соединенного с расчетом, рассматриваются как беглые и подлежат принудительному возвращению на старые места.