Московское воскресенье

Бомба, разорвавшаяся в комнате, не произвела бы такого впечатления. Несколько секунд стояло напряженное молчание. Потом Миронов шутя ответил:

— Видишь сама…

— Вижу раненого, — строго сказала Екатерина Антоновна, — а надо-то их видеть убитыми, вот как надо уметь!

— Может быть, ты и права! — ответил Иван.

Лаврентий как будто не слышал этого разговора. Он все смотрел на Оксану, радуясь, что она не видит этого взгляда, и боясь, что она может обидеться и уйти.

— Позволил каким-то паршивым фрицам продырявить себя! — продолжала выговаривать Екатерина Антоновна. — Теперь возись с тобой. А у людей и без тебя работы по горло! — Взглянула на Оксану, смягчилась, добавила: — Иди, голубушка, по своим делам, я теперь около него останусь…

Оксана сочувственно взглянула на Ивана:

— С ним большого беспокойства не будет, только волновать его не следует. Рана скоро затянется…

— Мне тоже некогда у вас залеживаться, — мрачно вставил Иван. Он с опаской взглянул на мать. — А ты возвращайся поскорее в Москву, пока на дороге тихо…

— Нет уж, я останусь! — твердо сказала Екатерина Антоновна. — Если не при тебе, так я и другое дело найду. — И спросила у Оксаны: — Где у вас кухня, голубушка?

— Лаврентий Алексеевич вас проводит… — ответила Оксана.

В голосе ее Лаврентию почудилась прежняя ласковость. Он поторопился исполнить ее приказание.

Через час они собрались в кабинете Сергея Сергеевича почти за домашним обедом. Правда, обед этот состоял из одной пшенной каши, но природное хлебосольство хозяина и эту скудную еду превращало в пиршество. И сам хозяин забыл бессонную ночь, заполненную операциями, а в перерывах — размышлениями над картой фронта, взятой Сергеем Сергеевичем у подполковника Миронова. На карте были нанесены черные стрелы немецких ударов на Москву и красные отметки на оставленных рубежах. Но может быть, сын Евгений и подполковник Миронов правы в своем оптимизме? Они уже повоевали, они уже видели, как падают на русскую землю убитые немцы. И вот говорят же они, что наш потенциал неисчерпаем, что эвакуированные заводы уже дают военную продукцию, что враги все удлиняют свои коммуникации, а советские армии имеют нетронутые резервы на востоке страны. Только поскорее бы началось то, на что намекали ему и сын, и его командир…

Сейчас, угощая всех немудреной кашей, Сергей Сергеевич еще пытался поддержать то настроение бодрости, которое было у гостей:

— После войны приезжайте в первое же воскресенье ко мне обедать. Вы любите шампанское со льдом?

— И без льда… — пошутил Лаврентий.

Он принял из рук Оксаны вторую порцию каши с таким видом, словно это было какое-то особо изысканное блюдо, и с преувеличенным восхищением воскликнул:

— Давненько я не ел такую горячую, вкусную кашу!

— Да, — тихо сказала Оксана, — и обед хорош, и гости приятны. Жаль только, что не все наши здесь. Где-то теперь Митя? Интересно, какой из него вышел воин? До чего же он любил конфеты! Сыт ли он сейчас? — Оксана взглянула на отца, а он перестал дышать, словно у него остановилось сердце. Но Оксана ничего не заметила и продолжала вспоминать: — А в то воскресенье, в августе, когда мы в последний раз собрались все, Митя так опьянел, что вынул розу из вазы и съел ее. Тогда еще Михаил Иванович был… — И вдруг осеклась, слезы сдавили горло, и она умолкла.

Сергей Сергеевич обернулся к молчаливому Лаврентию:

— А как вы себя чувствуете?

— Прекрасно! — с излишней беззаботностью махнул рукой летчик. — Летаю. Вот и сейчас мне пора на аэродром. Так что извините меня… — Он поднялся, и все встали, окружили его.

— Хотел бы и я туда! — неопределенно махнул рукой Иван.

— Не сегодня и не завтра! — решительно остановил его профессор.

Лаврентий решил уехать с попутной санитарной машиной до рокадной дороги, ведущей к аэродрому. И в дом сразу вступила тишина. Екатерина Антоновна уложила Ивана на его диван и ушла на кухню: надо было кипятить воду, стирать бинты, поить и кормить поступающих раненых. Ей предстояло много дел. Оксана, накинув пальто, вышла проводить Лаврентия к машине, на которой эвакуировали тяжелораненых в Москву.

Низкое небо с тяжелыми снежными облаками висело над лесом. Остановившись у машины, Лаврентий прислушался. Раненые, довольные тем, что их отправляют в «глубокий тыл», тихонько разговаривали, держались спокойно. Но треск пулеметов был где-то совсем недалеко, словно за соседним леском. Лаврентий представил, что делается сейчас на аэродроме: погода нелетная, но мы не можем выбирать ее или заказывать. Значит, звено за звеном взмывают в воздух. Но вот то, что тут, рядом, стучат немецкие пулеметы, это действительно опасно.

— Почему Сергей Сергеевич не может передвинуть свой госпиталь хоть немного восточнее? — спросил он.

— Здесь нам удобнее! — беспечно ответила Оксана. Она задержала его руку в своей, тревожно посмотрела в лицо: — Заглядывайте, пожалуйста, к нам, а то я буду тревожиться. Ведь немецких самолетов больше…

— Так было, но теперь это кончается. И мы научились сбивать их самолеты, бомбить аэродромы…