Московское воскресенье

В сером небе, словно киты, плавали аэростаты воздушного заграждения. На площадях и скверах стояли зенитные батареи. По улицам проходили отряды солдат, призывников, народного ополчения — их можно было различить по одежде, вооружению, снаряжению. Солдаты шли одетые по форме, с винтовками и автоматами, призывники тащили домашние мешки и чемоданы, ополченцы, уже вооруженные, одеты были еще в гражданское.

Девушки остановились, пропуская отряд ополченцев. Ополченцы шли с песней, волновавшей как призыв:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война!

На улице Горького девушки опять задержались: в сторону Белорусского вокзала шла колонна танков, в сторону Комсомольской площади следовали машины с детьми.

Москва в опасности. Но сильные остаются защищать ее.

С начала войны студенты забросили портфели и носили через плечо полевые сумки. У Кати в сумке были документы, только что полученные в университете, и хлеб, припасенный на случай, если придется пережидать налет вражеских бомбардировщиков. Она живет далеко от центра, пока доберется до дому, может не раз спуститься в бомбоубежище. Хорошо, если попадется светлое, где можно читать, а в темном приходится жевать хлеб и давиться от обиды. Она не стала бы прятаться от вражеских летчиков, но заставляет дисциплина. Совсем недавно, заслышав вой сирены, люди выходили на улицу и смотрели на злобно урчащие самолеты, теперь же на улицах оставались только дежурные, которые тушили зажигательные бомбы.

За те немногие часы, которые в мирное время отводились в университете изучению военного дела, Катя научилась стрелять из ручного пулемета, вернее, держать его в руках; научилась бросать гранату, хотя ни разу еще не докидывала ее до черты — граната почему-то всегда падала в двух-трех метрах от цели; научилась ходить в противогазе, носить условных раненых. Но теперь, когда она проверяла свои знания, для того чтобы приложить их к делу, знаний этих оказывалось еще очень мало. Оставалась одна надежда, что там, куда она идет, поймут ее и поверят, что она научится всему, что требует война.

Она не делилась с подругами своими затаенными мыслями, но, придя в райком комсомола с просьбой отправить ее на фронт, не очень-то удивилась, встретив там много студентов. Таких, как она, оказались тысячи. Юноши и девушки, стоявшие в коридорах райкома, с трепетом переступали двери военного отдела, шли с одной просьбой.

Катя беспокоилась только об одном — что многие опередили ее. Может быть, взяли уже достаточно и ей теперь откажут.

Случилось именно так. Секретарь райкома произнес строгую речь: не может же он отпустить весь актив.

— А как же было в девятнадцатом? — спросила Катя. — Ведь тогда все комсомольцы уходили на фронт. В Музее Революции до сих пор хранятся записки того времени, которые наклеивались на двери райкомов: «Все ушли на фронт!»

— То было другое время, — усмехнулся секретарь, внимательно приглядываясь к строптивой девушке. — В этой войне важная роль отводится и тылу. Кто-то должен работать на войну.

— Но мы еще не работаем! — воскликнула Катя с отчаянием. — Мы только учимся! Нам проще всего уйти на фронт…

— Вы считаете, что после войны инженеры будут не нужны? — строго спросил секретарь.

И Кате пришлось отступить.

Но другие не отступали. Девушки поступали на курсы медсестер, телеграфистов, но для Кати все эти пути были закрыты: едва она показывала свои студенческие документы, как начальники курсов немедленно отказывали ей.

И вот, простившись с университетом, Катя с подругами подходила к зданию ЦК комсомола. Впереди, подняв голову, шагает Женя Курганова — высокая, стройная, с выправкой хорошей спортсменки. В глазах ее суровая сосредоточенность. Она должна казаться строгой, очень строгой, никаких улыбок, у нее должен быть решительный взгляд. Она должна добиться, чтобы приняли не только ее, но и тех, кто прячется за ее спиной: маленькую, хрупкую Галю Руденко и толстушку Катю Румянцеву. Должны принять! Она этого добьется. Не отступит ни на шаг.

У входа девушки заволновались, начали поправлять полевые сумки, откашливаться. Евгения подбадривала их:

— Перешагнем наш Рубикон!

Перешагнули и увидели, что в вестибюле множество девушек.

— Опоздали! — прошептала Катя. — Сейчас отберут тысячу, остальных отправят по домам.

— Идите за мной, — приказала Женя.

У Кати защемило сердце. Наверно, отбирают только высоких и широкоплечих, и она не попадет. Но если отбирают сильных и выносливых, тогда ее должны принять — все говорят, что она волевой человек.

Все же добровольцев было слишком много. Тут были девушки с мужественными, отважными лицами. И Катя поняла: чтобы попасть, надо обладать одним качеством — быть счастливой. Это и стало ее единственной надеждой, потому что она глубоко верила в свое счастье.

Пока Румянцева с тревогой рассматривала девушек, Евгения решительно пробиралась к окошку и уже нацеливалась взять телефонную трубку, чтобы заказать пропуск, но трубку перехватили другие.