Московское время

– Что ж, раз товарищ Ломакин так страдает от присутствия своих соседей, пора его от них освободить, – молвила сквозь зубы европейски одетая дама. – Арестуйте его, что ли…

– По какой статье?

– Ну, раз он в торговле, значит, ворует, а раз ворует, его можно засадить.

– Ясно, – буркнул майор после паузы. – А с семьей его что делать?

– Вышлите их из Москвы. Да, и старуху, которая раньше писала доносы, тоже вышлете куда-нибудь. Раз уж избавляться, то от всех разом, – добавила Мария со смешком, от которого у видавшего виды майора пополз по позвоночнику легкий холодок.

Однако он хотел узнать у своей собеседницы кое-что важное – и решился.

– Мария Георгиевна, не беспокойтесь. Все сделаем так, как вы хотите. Только… – Колтыпин замялся, и в голосе его прорезались непривычные для него нотки. – Скажите мне, как советский человек советскому человеку: война будет? Мне почему-то кажется, вы… ну… должны знать, – добавил он почти умоляюще.

– Что значит будет, она уже идет, – проворчала Мария.

– Я не о Финляндии, с Финляндией все понятно: мы в срочном порядке отодвигаем границу подальше от Ленинграда. Война с Гитлером – будет?

– Мы делаем все, чтобы ее избежать, – сказала Мария после паузы. – Вопрос в том, насколько он увязнет в противостоянии с Англией и Францией. Но есть еще масса нюансов, которые надо учитывать. Многое может произойти, знаете ли.

– Понимаю, – вздохнул майор. – Если бы Гитлера в ноябре прихлопнули, было бы куда легче.

– Нет, не было бы. Гитлер – это только элемент машины. Машина создана им и пущена в ход, но без него она не развалится. Убийство Гитлера лишь сплотит нацию, а преемник, поверьте мне, найдется без труда. Вопрос стоит так: что сломает машину. Пока не очень похоже на то, что ее похоронит Западный фронт…

Через три дня после того, как загадочная знакомая Опалина обсуждала с майором перспективы войны, в дверь квартиры 51 позвонили граждане в форме, прибывшие в сопровождении управдома и дворника. Войдя в квартиру, граждане разделились: часть прошла в комнаты Ломакиных вместе с дворником и управдомом, а остальные отправились к бабке Акулине, попросив электрика и Таню присутствовать при следственных действиях в качестве понятых.

– Я не понимаю, – пробормотал Ломакин, – товарищи, в чем дело?

– Подделывать гири, товарищ, это преступление, – добродушно разъяснил ему один из незваных гостей. – Разбавлять бочковое варенье водой, излишек сбывать на сторону, а деньги класть себе в карман – тоже. А что вы творили со сметаной? Я уж молчу о…

– Я ничего не знаю! – заверещал Ломакин. – В магазине были и другие служащие… Может быть, я виноват… недостаточно следил за ними…

– Ваши сообщники уже арестованы и дают показания, – осадил собеседник. – И об участии старшего сына в ваших махинациях тоже рассказали. Он ведь числился у вас продавцом?

Мадам Ломакина рухнула на стул и зарыдала. Жизнь разваливалась вдребезги, как парадный сервиз, который уронила неловкая прислуга.

Тем временем в комнате Акулины другой незваный гость считал килограммы сахара, муки, риса, пшена, различных чаев и банки консервов.

– Это все мое! – кричала бабка.

– И вы, значит, не спекулируете? На рынок не ездите и втридорога не продаете?

– Какое втридорога! – вскинулась Акулина. – Иногда только продам килишко-другой… и то себе в убыток…

– Аж слезы наворачиваются на глаза, – сказал бессердечный гость и принялся писать протокол обыска.

Вернувшись вечером домой, Василий Иванович узнал, что Ломакина, его старшего сына и бабку Акулину замели за воровство и спекуляции, а мадам Ломакина, шумно сморкаясь в платочек, вместе с младшим сыном поехала к своему дяде-адвокату – советоваться насчет того, можно ли будет выручить мужа.

– Что творится, что творится! – вздохнул Василий Иванович, ставя футляр с тубой в угол. – А что у нас будет сегодня на ужин?

Глава 28. Конверт

Земля пребудет вовеки. Она переживет всех тиранов.

Э. Хемингуэй, «Американцам, павшим за Испанию».

«Литературная газета», 1 марта 1939 г.

Дни тянулись однообразно и уныло. Опалин рассчитывал на быстрое восстановление и приходил в отчаяние, понимая, что здоровье возвращается к нему медленно. За время болезни он сильно исхудал, желудок отвык нормально работать, все тело болело, и вдобавок Иван не мог долго находиться на ногах – тотчас же начинала кружиться голова.

Отражение в зеркале нервировало его. Он зарос бородой, а когда сбрил ее, вид худого лица с огромными синяками под глазами стал производить на Опалина тягостное впечатление. Его мучила мысль, что он вообще никогда не оправится окончательно и не сможет вернуться к работе.

Конечно, его навещали друзья, но и им было не под силу повлиять на его душевное состояние. Чаще других приходил Терентий Иванович и почему-то – Никифоров, с которым Опалин работал меньше, чем с остальными. Проводник ухитрялся даже привести с собой Фрушку. По его команде собака показывала разные трюки, и это вносило в жизнь Ивана хоть какое-то оживление.