Москва, 1941

Формально ДНО появились после исторической речи Сталина 3 июля 1941 года. Она стала для многих наиболее сильным впечатлением первых дней войны. Выступления Сталина ждали, недоумевая, почему его не слышно. Скорее всего, Сталину просто нечего было сказать до начала июля – ситуация была слишком неопределенной, и он не хотел ошибиться. Речь содержала много программных тезисов, одним из которых был: «Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину в нашей Отечественной войне с германским фашизмом».

Появление дивизий народного ополчения на самом деле большая загадка. Зачем и почему они были созданы, доподлинно неизвестно, и хотя принято считать, что это было реализацией желания простых советских людей добровольно пойти защищать страну, на самом деле, как и практически всё в СССР, инициатива была организована сверху.

И в этом проявилась вся советская система, когда предложение из Кремля развивалось на местах и доводилось почти до абсурда, перерастало в кампанейщину и в результате не только мешало нормальному функционированию государства, но и приводило к катастрофе.

Возможно, такое развитие идеи дивизий народного ополчения было обусловлено «конкуренцией» Москвы и Ленинграда – партийное руководство городов устроило что-то вроде социалистического соревнования.

Конечно, нельзя отрицать высокого энтузиазма, который охватил граждан СССР. Действительно, многие шли записываться добровольно, сжатая пружина ожидания войны наконец выстрелила, и они буквально торопились принять участие в этой недолгой, как многие думали, военной кампании. Школьники и студенты рвались заменить собой уходящих на фронт, не думая, что эта замена продлится долго – скорее это что-то вроде летней практики. К осени враг будет разбит, и все вернутся за парты. Увы, они жестоко ошибались.

Борис Рунин, который в июне 1941 года еще не был членом Союза писателей, хотя уже печатался в «Правде», страшно переживал, что его не возьмут в формирующееся ополчение. Но когда он вместе со своим другим Даниилом Даниным, автором журнала «Звезда», пришел в Клуб писателей на улицу Воровского (ныне Поварская), дом 52, в оборонную комиссию, секретарь парткома Хвалебнова, которая их не знала, им отказала, воспользовавшись тем, что они не члены ССП. «Совершенно обескураженные, мы стояли в вестибюле столь притягательного для нас “дома Ростовых”, не зная, что теперь делать и как быть. Ведь мы уже оповестили родных и друзей о своем решении. … По счастью, в этот момент в вестибюль поднялся по лестнице заместитель Хвалебновой, мой однокашник по Литературному институту Михаил Эдель. Узнав, в чем дело, он не без иронии произнес: – Хотите, ребята, по блату попасть на фронт? Ладно, устроим. Не прошло и четверти часа, как все уладилось. Мы вышли из Союза писателей с предписанием явиться со всем необходимым в общежитие студентов ГИТИСа в Собиновском переулке (сейчас это снова Малый Кисловский), где находился один из пунктов формирования Краснопресненской дивизии».

Формирование народного ополчения не было предусмотрено военными планами, под него не было заложено необходимых материальных ресурсов, вооружения. Те, кто записывался в ополчение, зачастую уже были учтены в планах мобилизации, и то, что их не призвали в первую неделю войны, вовсе не означало, что они не были бы призваны через месяц или два. Рабочие, которые покидали свои заводы, ставили их в чрезвычайно тяжелое положение – вчерашние школьники и свежевыпущенные ФЗОшники не могли заменить квалифицированных токарей, слесарей – для набора опыта требовалось время, а не только энтузиазм.