Москва 1979

Марина сказала, что чтеца убрать нельзя, он будет декламировать стихотворение в то время, когда закроют занавес. Это минуты четыре, – столько уйдет, чтобы поменять декорации и освещение. Одновременно за занавесом выходит и строится рядами детский хор, нужно время, чтобы дети правильно встали. Поэтому без чтеца никак… Кстати, это не рядовой чтец, а заслуженный деятель искусств, народный артист республики Нил Никаноров. У него огромный опыт, он уже четверть века декламирует стихи о коммунистической партии и о товарище Ленине.

– Только не надо Лениным прикрываться, – махнул блокнотом Павлов и, сделав волевое усилие, отвел взгляд от бюста Марины. – Читает он… И нехай с ним. Я говорю, что старому старику нечего делать на комсомольском мероприятии. Перед чтецом мы смотрели танцевальный номер. Вот там "Яблочко" плясал революционный матрос. Он еще не переоделся? Пусть выйдет на сцену.

На сцене появился танцор из театра оперетты, одетый в матросский бушлат, бескозырку и широкие клеши.

– Вот, пожалуйста, – революционный матрос, – сказал Павлов. – Приятно посмотреть на человека. Повернитесь пожалуйста. Очень хорошо. Вот такой парень, должен читать стихи. А вы старика привели. Давайте так: номер со стихом оставляем, но нужен молодой горячий парень.

Чтец стоял на сцене с краю, прислушивался, смотрел в сторону, делая вид, будто разговор не о нем. Павлов махнул рукой чтецу.

– Вы уходите уже. С вами вопрос решен. Идите… Кто у нас следующий? Кобзон? Иосиф Давыдович? Очень хорошо.

Кобзон вышел на сцену, – шаг твердый, энергичный, – встал у микрофона, поклонился комиссии, заиграла музыка. Он спел две песни, снова поклонился и ушел. Павлов поднялся и сказал, что с Кобзоном вопрос ясен, песни хорошие, патриотические. Репертуар идейно выдержан. Лично он за то, чтобы Иосифа Давыдовича одобрить, в прошлый раз всем понравилось, и сейчас, можно сказать, – певец работает над репертуаром, растет в профессиональном плане. Надо одобрить выступление и утвердить его. Прямо сердце защемило, когда услышал: "И Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди".

Следом поднялся мужчина с дряблой шеей, болезненно бледным лицом, похожим на ноль, и серыми губами. Борис вспомнил, что этот, кажется, инструктор ЦК партии по фамилии Миронюк или что-то в этом роде. Миронюк сказал, что не надо торопиться с одобрением песен, с этим всегда успеем, поспешишь, – людей насмешишь. В случае чего можно еще раз собраться. Репертуар вроде бы неплохой, но личность самого исполнителя, к большому сожалению, вызывает вопросы, – и весьма серьезные. Не договорил до конца, – замолчал, поджал серые губы и сел.

Глава 15

Борис вспомнил, что прошлый раз, когда собиралась комиссия, во время обеда этот Миронюк как бы между прочим, выбрав минуту между борщом и котлетами, завел разговор о Кобзоне. Сказал, что об этом исполнителе был разговор на самом верху. Вроде бы на словах, Кобзон за коммунизм и советскую власть, а на деле… А на деле, черт знает что за человек, – скользкий как уж. Славой обласкан, пластинки выходят одна за другой, – хоть никто их и не покупает, лежат на складах пачками. И по радио день и ночь его песни крутят про коммунизм и Ленина, и на праздничных концертах выступить предлагают. Деньги рекой льются. Самый богатый артист в Советском Союзе.

А ему все мало. Ходит по частным домам, в гости к богатым евреям. Поет им старинные песни на идише, а те ему платят огромные деньги за выступления. Иные, кто собрались с концами в Израиль, оставляют не только деньги, но и подлинники известных живописцев, бриллианты, золото – килограммами. Им все равно не дают ценности в Израиль вывезти, так пусть хорошему человеку достанутся. А тот берет, и все ему мало, все никак не нажрется…

Наверху такое мнение, что надо с ним как-то решать. Или пусть подобру-поздорову отправляется на историческую родину или, но если уж захочет здесь остаться, – пусть ведет себя как советский человек, как народный артист, а не лавочник, не еврей процентщик из ломбарда. Борис подумал, что Кобзона из программы могут запросто убрать. Нужна замена, но кого вместо него поставить? Магомаева? У него репертуар не тот, лирика в основном. А с новыми песнями уже возиться некогда, до первого концерта времени немного. Тогда кого? Юрия Гуляева? Или Эдуарда Хиля? Последний не годится, – опять не тот репертуар, лирик. Он обвел в кружок Юрия Гуляева, пожалуй, этот подойдет.

Борис раскрыл блокнот, записал кое-что для памяти. Тут подскочил Павлов, и повторил то, что сказал Миронюк. Что одобрять или нет Кобзона, – еще большой вопрос. Надо для начала повнимательнее приглядеться к этому исполнителю, а уж потом принимать решения. А то на словах все за советскую власть, а на деле… Видно, на прошлом обеде Павлов не присутствовал или сидел далеко, не слышал, что говорят старшие товарищи.