Через несколько дней появился Изюмов. Я не видел его с тех пор, как забрал у него Анжелу, то есть с того самого дня, когда он оплакивал акции энергетических компаний, а Бур назвал его говном.
Я был у Лены, на Измайловском бульваре. Анжела – в ближайшем, как говорили когда-то, Подмосковье, в одной прекрасной семье, у крепких и надежных тихих людей.
Изюмов приехал под подъезд на крошечном гольф-каре с салатовым навесом. Это было бы смешно, если бы в ту минуту, когда я увидел его, я не думал о том, что, пожалуй,
Юра не похудел, но на жирном лице его появилось выражение какого-то скользкого благообразия.
Я не пустил его в дом Лены, мы вышли во двор и сели на скамейке под голубятней. С этой точки хорошо просматривались все подходы, и никто не смог бы приблизиться неожиданно.
Изюмов сказал, что знает о гибели Саши и сочувствует мне.
– Юра, давай ближе к делу, – сказал я, осторожно потрогав то место в кармане куртки, где лежал мобильник.
Мобильник был мертв, но стоило Анжеле захотеть поговорить со мной, он бы ожил. Я не хотел, чтобы это произошло в присутствии ее отца.
– Я не прошу вернуть дочь, – сказал Изюмов. – Знаю, что с тобой договориться нельзя. Ты всегда был жестоким. Еще со школы. Помнишь, как мы закаляли волю и бегали с тобой вдоль трассы босиком? Я сбил ногу об острый камень, текла кровь, но ты не захотел остановиться.
Я молчал.
– А помнишь, как ты сказал Толику: «С такими, как ты, мы не дружим»? Ты никогда не был снисходителен к человеческим слабостям. В тебе не было ничего, как бы это сказать… Ничего домашнего.
Слова о жестокости забавно звучали в устах человека, сделавшего карьеру в спецподразделении и еще недавно за безделицу пытавшего своего студенческого друга.
– Слышал, как ты убил этих грабителей. Весь Сектор, вся наша интеллигенция ужасались этой истории.
– Переходи к делу, – повторил я.
– И вот этот вот шепот. Я помню, в институте мне даже нравилось, что ты никогда не кричишь, а вот так шепчешь, и умные боятся, а дураки ждут, когда ты начнешь ломать им носы. Но потом я стал этот шепот ненавидеть.
Я встал.
– Ладно, ладно, – заторопился Изюмов. – Сейчас перейду к делу. Просьба маленькая и очень простая. Попроси Анжелу, чтобы она позвонила матери.
Я сел.
– Мы все свои мобильники всегда держим в готовности. Всегда заряжены, лежат по всей квартире. Вот мой Vertu, – он достал из кармана золотой аппаратик и показал его мне (не упустил возможности порисоваться), – всегда со мной. Мы думали, что она хоть разик позвонит нам. Лиля каждый день плачет.
– А вы зачем, кстати, уехали в Сектор? – спросил я.
– Зачем? Разве можно здесь жить! – воскликнул он.
«Откуда он узнал?» – подумал я. Бур не мог ему рассказать. Вспомнил, как мы звонили ему со складов? Сопоставил тот звонок с нашим визитом к нему в Балашиху? Может быть, Лиля подслушивала под дверями, когда Анжела демонстрировала нам с Буром свои способности? Как бы то ни было, это не было похоже на разводку. Он знал. Значит, теперь нас по меньшей мере четверо: я, Бур, Изюмов и Лиля. Если они не рассказали кому-то еще. И это всё очень плохо.
Я встал. Изюмов вскочил за мной.
– Умоляю! Хотя бы смс-ку! Хотя бы раз в неделю! Ты понимаешь, что ты отнял у нас самое дорогое? Ты отнял у нас дочь!
– Видишь ли, Юра, – сказал я. – Мир сильно изменился. Есть вещи, о которых не знает никто, ни ты, ни я, ни Бур. Есть также вещи, о которых я не могу тебе рассказать. У Анжелы все хорошо, она здорова и по-своему счастлива. Но вы с Лилей для нее, постарайся понять, – вы для нее как инопланетяне, некие закрытые объекты, с которыми невозможен обмен информацией.
– Ты жесток. Ты просто жесток, – сказал Изюмов. – Обмен информацией! Так ты говоришь о семье!
Он отвернулся, и в глазах его заблестели слезы. Над нами с шумом пролетели голуби. Изюмов заметил упавшее на него перышко и брезгливо отряхнул его. И тут я понял, что он хочет, чтобы я видел его слезы и что он обманывает меня.
Я решил, что пора навести справки, чем занимается сейчас бывший друг и бывший генерал.
– Не приезжай больше, – сказал я ему.
Несколько дней я обдумывал разговор с Изюмовым и в конце концов решил ехать в Сектор, найти Катю и забрать ее оттуда. Лена пыталась меня отговорить. С невероятной проницательностью, свойственной тихим, она знала, что произойдет.
Но я поехал. Постарался изменить внешность (Лена смеялась) и, добравшись, связался с нашими людьми. Они помогли мне разыскать Катю.
Мы встретились в кафе, обстановка которого напомнила мне притон в фавелах Рио-де-Жанейро, дочка плюнула мне в лицо, а ее друзья с серьгами в ушах и палочками в носах стали бросать в меня окурки и салфетки. Я постоял, покачиваясь с пятки на носок, затем опустил голову и ушел.
Анжела
Подслушивать нехорошо и нечестно.
Дядя Игорь, наверно, выключил сигнал своего мобильника и не слышал, как я связалась с ним.
Как теперь рассказать ему, что я знаю все, о чем он говорил с моим отцом?
Чагин
– Премиальненько! – послышалось неподалеку.
Наташа и Теоретик стояли у открытой двери из общего зала в приемную.