Москва-37

«А что тут добавишь, если Оля как сквозь землю провалилась и вся информация идёт от Берзина? Если, конечно, не считать присланной ей магнитофонной плёнки на немецком языке. Одно радует, что этого упыря Креста больше нет. Бьюсь об заклад без неё это дело не обошлось». Ворошилов и Будённый переглядываются: бывший и настоящий нарком обороны довольны работой военных разведчиков.

– Скажите, товарищ Берзин, – Сталин расчёсывает концом трубки усы. – германские диверсанты уже сознались в этом преступлении?

– Нет, не сознались, товарищ Сталин, – он начинает подниматься со стула, но вождь останавливает его положив руку на плечо. – молчат, но мы сейчас работаем над этим.

– Только никакого рукоприкладства, посол Шуленбург уже звонил насчёт задержанных в НКИД. – Вождь делает шаг в мою сторону. – А что же скажет нам товарищ Чаганов?

– Мне кажется, товарищ Сталин, что не вышло у нас ответить «око за око».

– Вот именно! – Прихлопывает он меня по плечу. – Это всё уже превращается в международный скандал. Шулленбург говорит, что задержанные имеют дипломатический иммунитет. – Они же обычные снабженцы, – опускает голову Берзин. – молоко возили из Хельсинки в посольство. И ещё, не могли мы их исполнить, там консул от них ни на шаг не отходил.

– Понятно, – Хмурится Сталин и отходит к своему приставному столу. – попробуйте их разговорить, даю на это двадцать четыре часа, но, повторяю, без рукоприкладства. Можете быть свободны, товарищи.

– Коба, – Киров продолжает сидеть. – мы к тебе по очень важному вопросу… об Ипатьеве.

– Что о нём? – Собравшийся было выйти из кабинета вместе со всеми (осталось несколько минут до начала заседания пленума) Сталин останавливается и вопросительно смотрит на Кирова.

– В Ленинграде арестован его сын, инженер Института Высоких Давлений… – начинаю я скороговоркой.

– Товарищ Ворошилов, задержитесь. – Перебивает меня вождь, перехватывая того в двери, снова поворачивает голову ко мне.

– Арестован, по сути, из-за меня… Два года назад, во время моей командировки в Америку, в Чикаго в сквере напротив моей гостиницы я встретил генерала Ипатьева. (Все трое недоверчиво смотрят на меня). Владимир Николаевич преподает в Чикагском Университете, живёт неподалёку и часто гулял в этом сквере. Узнал меня, подошёл (он продолжает интересоваться нашими событиями, а мои фотографии тогда часто печатали в газетах и журналах) мы разговорились. Я рассказал ему, что недавно в Ленинграде встречался с его сыном, он расчувствовался. Начал вспоминать прошлое, я спросил, чем он занимается в настоящее время. Узнав что я инженер, Ипатьев объяснил устройство своей установки, в основе которой лежит его открытие: каталитический крекинг, позволивший намного увеличить выход бензина при переработке нефти. (Мои слушатели затаили дыхание). Он также упомянул, что в тот момент работал над ещё одной установкой, по производству высокооктанового бензина, стойкого к детонации, что позволит форсировать режим работы двигателя.

– Почему не доложили об этом по приезде из Америки? – Не смог скрыть недовольства Сталин.

– Когда приехал, увидел в газетах постановление ЦИК СССР о лишении Владимира Николаевича гражданства и решение Академии Наук о лишении его звания академика… подумал, что эта встреча может быть неправильно расценена моим руководством. Кроме того, я был не уверен… а вдруг он передумает после этого сотрудничать с нами. (Сталин грустно кивнул). Тогда прощаясь в Америке, я сказал Ипатьеву, что если он решится на помощь своей родине, то пусть передаст в письме к сыну привет Сергею Трубину.

– Кто это Трубин? – Перекатился с пятки на носок Ворошилов.

– Мой знакомый, погиб давно. – Быстро отвечаю я. – Это – пароль. Попросил Владимира Владимировича позвонить мне, если прочтёт в письме от отца о Трубине. Так вот, сегодня мне дозвонилась его жена и сообщила, что муж арестован НКВД. Я пообещал срочно выехать в Ленинград и помочь…

– Обязательно поможем! – Рубит рукой воздух маршал. – Необходимо срочно отменять постановление ЦИК и вызволять Владимира Николаевича из Америки. Он необходим здесь. Мне докладывают, что положение с производством толуола и пороха – аховое. А ведь Ипатьев – родоначальник промышленного производства взрывчатки в России. Поезжай, Алексей, в Ленинград. Вопросительно смотрю на Сталина.

– Вы, товарищ Чаганов, наверное не знаете, – улыбается он. – перед вами ваш новый нарком.

– Поздравляю, Климент Ефремович!

– Идём, идём уже! – Сталин подталкивает к двери нас, в ответ на немой вопрос Поскрёбышева. – Выпишите пропуск на заседание Чаганову, ему будет интересно послушать что творится у нас.

Глава 11

Москва, Кремль,

Свердловский зал.

22 июня 1937 года, то же время