Москва, 41

– Преобладающее – артиллерией, – без промедления ответил Журавлев и открыл журнал с записями начальника штаба полковника Гиршовича. – Окончательные сведения уточняются. Но вот, например, зафиксировано, что пулеметчики сбили бомбардировщик, атаковавший Белорусский вокзал, а зенитные артиллерийские батареи лейтенанта Осаулюка и Турукало сбили по два бомбардировщика.

– Молодцы! – не удержался от восклицания Михаил Иванович Калинин, сидевший в конце стола и делавший какие-то записи на листе бумаге в зеленой папке. – Пусть лейтенанты сверлят на гимнастерках дырки для орденов. Обязательно наградим!

– А какой расход боеприпасов – снарядов и патронов? – опять спросил Мехлис. – И сколько раз поднимались в воздух наши самолеты?

– Немцы пытались прорваться к Москве в течение пяти часов. – Журавлев, прищурив глаза, всмотрелся в записи в журнале: – За это время наша истребительная авиация сделала сто семьдесят пять самолето-вылетов, зенитная артиллерия израсходовала двадцать девять тысяч снарядов, зенитными пулеметами выстрелено сто тридцать тысяч патронов.

– Впечатляющие цифры! – не без иронии ответил Мехлис. – Если зенитным огнем сбито всего лишь десять бомбардировщиков, то на каждого из них израсходовано почти по три тысячи снарядов и по тринадцати тысяч патронов?.. Как вы это расцениваете, товарищ Громадин и товарищ Журавлев? – И Мехлис устремил выразительный взгляд на Сталина, будто призывая его к единомыслию.

Сталин тут же откликнулся:

– Один очень старый грузин, мой земляк, однажды сказал мне: «Если б я арифметику знал так, как я ее не знаю, то вполне мог бы стать академиком…» По знанию арифметики вы, товарищ Мехлис, годитесь в академики…

Первым зашелся удушливым смешком Калинин, затем рассмеялся сидевший в кресле рядом со столом Сталина Молотов. А потом взорвались хохотом все, находившиеся в кабинете Председателя Ставки. Сталин даже удивился такому всеобщему веселью и тоже стал смеяться. Затем, подняв руку, призывая всех к вниманию, сказал, обращаясь к Мехлису:

– Уж если вы такой специалист по арифметике, то загляните в энциклопедию и подсчитайте, сколько израсходовано тонн металла в первую мировую войну на каждого убитого солдата.

Генерал Журавлев, который продолжал стоять у стола для заседаний, резко захлопнул журнал с записями, обвел обиженным взглядом членов Политбюро, а затем обратился к Сталину:

– Разрешите, товарищ Сталин, дать краткое объяснение товарищу армейскому комиссару первого ранга?

– Пожалуйста, – сказал Сталин.

– Я позволю себе уточнить для ясности, что прицельный огонь мы вели только по целям, освещенным прожекторами. А основная масса снарядов выпускалась в небо в качестве заградительной завесы-Сегодня именно этот заградительный огонь сыграл решающую роль: только нескольким немецким бомбардировщикам удалось прорваться к центру Москвы.

– Хорошо, товарищ Журавлев, садитесь, – сказал Сталин и устремил вопрошающий взгляд на генерала Громадина, который по-школярски поднял руку. – Вы что-то хотите добавить?

– Да, товарищ Сталин. – Громадин встал и заулыбался. – Я хотел напомнить, что сегодня немцы сбросили не менее двухсот пятидесяти тысяч килограммов бомб. В этом можете не сомневаться, ибо у них, как и у нас, не рекомендуется возвращаться с боевых полетов с бомбами. Если вывести коэффициент полезного, с точки зрения немцев, действия их фугасок и зажигалок, то получится ноль целых и, извините, хрен десятых.

Лицо Мехлиса покрылось багрянцем; он явно сердился, однако старался не показать этого.

– На один Тушинский аэродром, – продолжал Громадин, – они сбросили тысячи зажигательных бомб. Все бомбы были потушены, и ни один самолет, ни один ангар не пострадали.

– В Тушино все пожары потушены, – не очень весело скаламбурил Молотов.

Среди членов Политбюро опять прокатился короткий смешок. Но Сталин, кажется, не вник в шутку Молотова, увлекшись какой-то своей мыслью. Даже не поднял глаз. Это озадачило Щербакова. Он записывал в блокнот главное из докладов Громадина и Журавлева, мысленно формулировал текст для сводки Информбюро, прикидывал в уме, какого содержания должен быть итоговый приказ Наркома обороны. По его мнению, войска ПВО Московской зоны в основном хорошо справились с первой, весьма серьезной боевой задачей. Но ведь приказ подписывать Сталину… Сойдутся ли их точки зрения?.. И он взглянул на Сталина, словно рассчитывал угадать его мысли.

И чтобы не смущать свою душу, быстро набросал на чистом блокнотном листе то, что ему казалось неопровержимым:

«В ночь на 22 июля немецко-фашистская авиация пыталась нанести удар по Москве.

Благодаря бдительности службы воздушного наблюдения (ВНОС) вражеские самолеты были обнаружены, несмотря на темноту ночи, до появления их над Москвой.