Москва, 41. Меч над Москвой

— Извини, Михаил Алексеевич. — Лукин отодвинулся к стенке автобуса, чтобы лучше видеть карту, и с чувством веселой виноватости пояснил: — Тут, понимаешь, действительно случай особый… Даже для твоей утонченной натуры интересен. Рассказать в двух словах? — И, не дожидаясь ничьего согласия, продолжил: — Те бочки спирта, которые чернышевцы захватили у немцев, частично отдали медикам, а частично смешали с керосином, чтоб никто не пил, и стали заправлять этой дрянью баки грузовиков. Между прочим, моторы работают на ней отменно… А тут генерал Прохоров вдруг доложил, что среди его водителей и артснабженцев замечены случаи пьянства…

— Ну не совсем пьянства, но крепко выпившие встречались, — уточнил генерал Прохоров и так заразительно расхохотался, что лицо его посветлело и помолодело, а всем послышалась в его смехе еще и какая-то необычная занимательность.

— Будете утверждать, что нашлись такие, которые могли пить смесь спирта с керосином? — спросил полковник Шалин. Лицо его выражало не только полное недоверие, но и раздражение: он не любил тратить время на пустые разговоры.

— Михаил Алексеевич, ты извини нас, недообразованных. — Лукин уже сам смотрел на Шалина с дружеской усмешкой. — Мы иностранными языками не владеем, специальных институтов не кончали. Поясни нам, пожалуйста, как можно из смеси керосина и спирта получить водку.

— Это у химиков надо спрашивать, — озадаченно ответил Шалин. — Но полагаю, что нужен какой-то перегонный аппарат, какие-то центрифуги, отстойники…

— Гвоздь нужен! — весело воскликнул генерал Прохоров. — И четырехклассное образование!.. Впрочем, образования вовсе не надо! Его молоток заменяет!

Автобус наполнился веселым шумом, и Шалин, пожав плечами, сел на скамейку рядом с дивизионным комиссаром Лобачевым. При этом обидчиво сказал:

— Сейчас надо ломать голову над планом операции и плакать от нехватки сил и боеприпасов, а им весело! Нашли время зубы скалить!..

— Нет… О серьезном идет разговор, — строго прервал начальника штаба дивизионный комиссар Лобачев, пристукнув по столу сразу двумя кулаками. — Как известно, пьяные подразделения не могут являться боевыми единицами!

— Откуда пьяные? Почему? — не сдавался Шалин. — Когда батальон из дивизии Городнянского отбил у немцев спиртзавод, там полно было питья! Но кто видел в батальоне пьяных? Грамма никто не выпил!

— Верно, не выпил, — согласился Лукин. — Там все понимали, что идет бой… А в обороне, да еще в ночное время, могут объявиться охотники полакомиться спиртным…

— Объявились! — поддержал командарма генерал Прохоров. — Пришлось пресекать… Вот тот, который сейчас кукарекал… Красноармеец Курнявко… Хороший боец! А что придумал? Наливал полведра смеси спирта и керосина, доливал туда воды, вода смешивалась со спиртом и опускалась на дно, а керосин всплывал… Дальше сами понимаете: гвоздь плюс молоток… Из дырки в дне ведра вытекал крепчайший и чистый раствор спирта… Вот вам и четыре класса образования у бойца Курнявко!..

Теперь уже хохотал вместе со всеми и полковник Шалин…

122.

Когда смех наконец утих, начальник штаба вновь подошел к карте и, посерьезнев, стал объяснять задачи, которые определялись директивой Генерального штаба.

Войска группы генерал-лейтенанта Качалова, состоявшие из двух стрелковых и одной танковой дивизий, должны были в назначенное время развернуть наступление из района Рославля и вдоль идущего на Смоленск шоссе ко второму дню разгромить противника на рубеже Починок, Хиславичи, а в дальнейшем с юга развивать наступление на Смоленск, отражая удары врага с запада. Группа генерала Рокоссовского (две стрелковые и одна танковая дивизии), прикрывая главное — московское направление, тоже должна была нацелить свой удар на Смоленск, но со стороны Ярцева. Остальным войскам — группе генерала Хоменко (три стрелковые и две кавалерийские дивизии) и группе генерала Калинина (три стрелковые и одна танковая дивизии) приказано одновременно начать наступление из районов Белого и южнее его по сходящимся направлениям на Духовщину, Смоленск.

Вслушиваясь в четко рубленный, какой бывает только у истинно военных людей, голос полковника Шалина и неотрывно следя за перемещавшимся острием деревянной указки в его руке, генерал Лукин будто видел перед собой лица генерала армии Жукова и маршала Тимошенко. Жуков, казалось, сердился на кого-то, и поэтому лицо его было пасмурным, а Тимошенко словно был озабочен сердитостью начальника Генерального штаба и пытался найти какое-то важное решение…