Москва-bad. Записки столичного дауншифтера

Феноменов множество, все они один одного чище, без всякой даже литературной шлифовки или штукатурки, и большой отваги требует даже взяться за перо с намерением зарисовать с натуры и по памяти главные из них. Тем более куда как неприняты и неприятны в наши дни анализы, идеи, выводы и проч. Постараюсь попроще и покороче.

Надо ли уведомлять, что у культа «Вовк!» появились ещё два адепта (!) – впрочем, такие же бесцветные, как и молодой в шапочке, и пока что можно сказать, что залётные, хотя эпизодические их проявления, судя по большим периодам наблюдения (месяца по два), всё же повторяются… Сам алкоголический гуру, не включая музыки, иногда продолжает так же размеренно, и так же не без чувства повторять: «Ду-ра! Ду-ра!» – и довольно долго: ему никто не отвечает, и вокруг него, согласно нашим данным, нет никакого признака женского вокала или вообще начала. Кроме адептов-вовок к нему никто не ходит, сам он не выходит – чем он вообще живёт, например, питается?!. Инвалид ведь, как тут без присмотра. Тот же газ один чего стоит – после взрыва в Бронницах и таким вопросом задашься.

Редкий-редкий раз в руках вовкающего, обычно старшого, появляется пластиковый мешок из магазина «Билла», и то понятно, что почти пустой. Боевой клич «Вовк!» в его исполнении доходит порой до нездоровой брутальной утрированности, экспрессии и отрывочности. Как кобель какой гигантоманский, затормозив свой гон под форточкой, грубейшим образом нагавкнул!

Серьёзнейшие подвижки в изучении наречия вовк произошли, когда был получен большой связный фрагмент их речи, произнесённый в контексте, то есть его нетрудно было сопоставить с тем, что он обозначает. Как-то я вышел из подъезда и сразу подкатил Игорь, без лишних предисловий, но умеренным тоном спросив что-то типа «Мелочью (не) выручишь». Все три слова были произнесены с большими шумами и почитай без окончаний, но по законам языка всё равно понятно. В другой раз ко мне на светофоре на перекрёстке обратился уже Базилио: он был более интеллигентен и жалобен, напоминая просящего подаяние Кису Воробьянинова, его обращение начиналось с «извините». Я ответил «нет», для верности ударив рукой по карманам брюк. При этом в правом кармане предательски зазвенело. Мне было жаль оживившегося было «Вовку» и я даже удостоверил его, вытащив из кармана ключи.

В квартире у нас тоже деньги не лежат, поэтому когда с тою же докукой они адресовались у подъезда к нам вдвоём, кажется, никогда не удовлетворялись. С Аней же, которая несколько раз, то специально, то неспециально (в ящик за почтой) подымалась на площадку второго этажа, основной служитель культа вовк начал здороваться. Пару раз она распекала их за едва ли не часовое курение на площадке или за то, что там настолько воняет корвалолом или блевотиной, что и у нас дома невозможно находиться. Игорь, видимо, её запомнил. Как-то раз он даже спросил у неё спички, назвав дочкой!

С одной стороны всё-это вовканье уже порядком поднадоело. Но с другой оно всё же в разы лучше явлений гастарбайтерских – рабочих и праздных, иногда всё же, несмотря на всю лиричность комедии, поднимает настроение. Да и чем оговорить: не произноси пары слов на улице, не ходи к своему старому одинокому другу и не кури на лестничной клетке?! (К слову, там висит на специальном щите длинное объявление: не то что прямо и категорично, как раньше «Курить запрещено», но нечто современно-смехотворное (жалко, что не стихотворное!), вроде «Дорогие жильцы и гости подъезда! Будьте внимательны и толерантны, уважайте права ваших некурящих соседей!», посему все как-то усиленно курят – то молодёжь непонятная часами топчется, то солидный дядя, едва шагнув из своей двери, сразу закуривает.) Зависания в подъезде, особенно в осенне-зимний период, участились до неприличия. Зато теперь можно слушать и частью понимать, о чём толкуют вовки.