Москва-bad. Записки столичного дауншифтера

Утром морозным я уже печатал чеканный шаг по брусчатке… Она будто бы шла в гору, упираясь в храм – и не просто в храм, а в собор Василия Блаженного, известный каждому русскому и благоприличному иностранцу (а вот гастарбайтеров здесь что-то маловато, или они ленивы – на камнях лёд кругом, того и гляди навернёшься). Подошёл к оргадочке Покровского собора (Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву – изначальное и официальное название), взялся за калитку. Тут же из глубины дворика нехотя выдвинулся мент, подтвердивший моё наблюдение, что если ты к ним на «Вы», то они к тебе сразу на «ты». Кстати, адрес, как узнал потом, оказался такой: Красная площадь, дом 2 – вот уж воистину «Дом-2»!

Несколько лет назад мы были с Аней на Красной площади, и как раз подходили к собору, любовались его величественной стройностью. Но что нас неприятно поразило, так это некая небрежная новодельность: имитация в некоторых местах кирпичной кладки, расшивка под неё поверх штукатурки, пластиковые окна…

В самом тылу, так что не сразу и найдёшь – служебные помещения: большая бурая дверь – buroe (англ. бюро) для экскурсоводов, замаскированная дверка в метовскую будочку и по центру кабинет директрисы.

Под непривычно стрельчатыми сводами, в холодновато-темноватой атмосфере меня довольно интеллигентно приняли. Предупредили, что, во-первых, зарплата очень маленькая (9 тыс.!), а во-вторых, очень холодно, так что нужна в буквальном смысле стойкость. Я про себя возрадовался, представив мрачные древние своды, и себя под строгими ликами икон в пустоте и уединении… Пусть даже 9, но зато на работу ходить без отвращения, наоборот с пользой: тут тебе и размышления, и молитва, и если не письмо, то наверняка уж чтение, что ещё смотрителям делать?.. А суровые условия, размечтался я, поспособствуют исправлению, чего, честно говоря, я уж давно ищу…

– Ваша основная задача, – продолжает вещать директриса, – не допускать прохода посетителей обратно по лестнице, по которой они поднялись наверх.

– И всё?! – я чуть ли не улыбаюсь.

– Это основное. Есть ещё другие посты, на первом этаже, на выходе, но это самое трудное. На втором этаже очень холодно, а у нас коллектив в основном женский… Есть один молодой человек – кстати говоря, аспирант… А у вас какое образование…

– Высшее… – замялся я, – я тоже аспирант.

– Вот как? Ну, отлично. Осмотрим посты?

Ободрённый, я начал непринуждённую беседу, которая со стороны ведущей меня самолично на экскурсию директрисы воспринималась подчёркнуто снисходительно.

– А то заходишь в музэй, – вещал я, – руками нельзя, туда не ступи, сюда не наклонись, сидят по углам бабки, набычившись, как сыч, и так и провожают хищным взглядом, как будто я щас пушку их двадцатипудовую в карман суну и уволоку! Если что-то спросишь, тебе с таким гонором тыкают: «Вот распечатка специально висит, не видите, что ли?!.» («вы» – это, наверно, потому что мы с женой вдвоём).

– У нас пенсионерок нет, молодые девушки работают.

– Да?! – радостно удивился я, а сам дальше: – Меня как-то в музее Гоголя за иностранца приняли. «Берите, – говорят жене, – своего интуриста и ведите вон туды…» С тех пор я…

– Раз аспирант, то английский хоть как-то знаете? Надо хоть несколько фраз школьных знать и понимать. Тут иностранцев очень много, процентов семьдесят.

– Будет где попрактиковаться! – едва ли не радостно, едва ли не восклицаю я.

Меж тем мы уже оказались под древними сводами…

– Вот наша смотрительница, – кивнула на девушку в оранжевой аляске, съёжившуюся в коридорной полутьме на стуле. – Отсюда вход наверх…

Мы стремительно поднимемся по узкой, но крутой винтовой лестнице (современной-дощатой), и – о чудо! – через считанные секунды оказываемся в огромном помещении, с большим алтарём в центре, по бокам с кованными решётками, шатром уходящем в небо. Здесь ещё больший полумрак, особенная тишина (я поднимаю голову кверху и вижу даже редкие снежинки, слетающие, словно микроскопические ангелы, откуда-то из сияющей вышины…), в центр помещения стягиваются пять мужских тёмных фигур и… начинают петь! От внезапного мужского песнопения, усиленного древним холодным эхом, я чуть не плачу: вот она, значит, жива Русь, если нормальные, здоровые русские мужики собираются, чтобы петь в таком месте, – не всем же обирать ближнего своего, кто-то и для Господа от души работает!..

Здесь и впрямь зябковато, и кивнув ещё одной девушке в оранжевом издалека, мы выходим в коридорчик, совсем тёмный, с фигурным старинным фонариком, с необычными росписями на стенах, разветвляющийся, кажется, вообще сказочным лабиринтом… Но вместо лабиринта мы быстро проходим вперёд и вниз и, не обращая внимания на девушку, пулей вылетаем на улицу.