Москва-bad. Записки столичного дауншифтера

Далее, кот так же осмысленно реагирует на разговоры и прочие бытовые перипетии – то есть он отлично улавливает эмоциональный фон, а такое ощущение, что и текст. Особенно он осмыслен и тоже как-то иронично-неодобрителен, когда мы с женой начинаем вести диалоги от его имени охрипшим голосом очерствевшего кота. Он также отзывается (когда хочет) – взглядом! – на все свои наименования: «кот», «котос», «Кошман» и т. п. Но это всё ладно, тут, понятно, есть на что списать (звукоподражания, шипящие звуки в имени и т. д.). Но вот ясно заявлено, что кошачьи не различают цветов… (Какой интерес тогда в мультики лупиться по целому часу, я уж не могу представить!) Отринув совсем дешёвые марки «васьки», разборчивый питомец перешёл исключительно на «Китекат» (причём был отмечен эпизодический интерес реципиента именно к телерекламе кошачьих консервов!), баночка или пакетик каковой марки, как известно, зелёного цвета. Когда покупаются другие сорта, в точно таких же по размеру баночках другого цвета, он брезгует. А когда был куплен «Д-р Клаудер» в банке светло-зелёного цвета, его суперкотство соизволили откушать! Тогда я в порядке эксперимента обрезал упаковку с пакетика «Китеката» и налепил её на баночку другой марки – кот реагировал очень одобрительно (первичная реакция у него настроена на крацание отрываемой жестянки, а дальше уже на её цвет), ел, съел так несколько банок, но всё неохотней… Мне кажется, он «признаёт» даже атрибутику – «китекатовские» блокнотики или магнитики, и уж кроме всех потрясающих открытий, тут-то я понял, какому идиоту придёт в голову поставить на свою почту в Яндексе оформление «Китекат»! (Кот очень одобрил, но я не стал ему потакать.)

Помимо описанного, он отлично разработал передние лапы – постоянно пытается ими что-то теребить или брать. Ещё по юности лет, когда был не так набалован, требуя «Ваську» (тогда ещё собственно его!) он, стоя на задних лапах, вытянувшись, наяривал о шкаф передними. Но это и хомячок какой-нибудь может (ну, или Хомячок, хотя не так долго). А сейчас он принялся разрабатывать моторику «рук»: почти всегда сидит, поджав одну белоснежную лапку (левую – он, видимо, левша), то растопырив «пальцы», то сжав, как бы поигрывая, и протягивая её… Но лапу не подаёт: что я вам, бобик, что ли, цирковой-плебейский?!. И в укоризну так и шевелит, так и тянет… Вот думаем: планшет бы коту-индиго надо купить – кто знает…

Но более всего поразило нас, когда он… заговорил! Холодильник вновь не работает, и Кошман уже немного постоявшую на окне «ваську» в качестве корма отрицает – порой он выдерживает характер по целому дню – брезгливо понюхав блюдо, уходит… Ему по нескольку раз меняют содержимое миски (да и треклятый «Китекат» не всегда есть возможность купить), но он только стреляет глазами, иногда принимается за прежнее юродство. Как-то слышу с кухни такое экспрессивное окончание диалога (кот уж третий день не жрал!): – «Ешь, смотри у тебя сколько навалено!» – «Нет!» – «Не нет, а да!..» И тут только мы с Аней поняли, что «нет» (пискляво-отчаявшимся голоском, вообще-то для него нехарактерным) в запале произнёс Кошман, причём чётко, не «мяу» там какое-то модифицированное, а именно протестное внятное человеческое (или всё же кошачье) «нет!».

А вообще «после возвращенья оттуда» кот предпочитает в основном спать. Отдыхает он всегда, всегда самозабвенно, как поётся в песне, «ничем не беспокоясь» и – что немаловажно – абсолютно везде. Из-за малометражности пространства его можно обнаружить величественно возлежащим или мирно спящим в самых неожиданных местах – даже в ванне или раковине. Но, видимо, не напрасно наш Кошман наиболее предпочтительным почитает взгромоздиться на самую высокую точку в доме – на бабкин шифоньер и книжную полку на нём – и оттуда спокойно и величественно взирать через окошко на бренный мир…

Глава 4. ЗАГС, милиция, вечный ремонт и вечный праздник

1.

Прошёл год, прошло два года, три… И вот я стою посредине комнаты, смотря то в одно окно, то в другое, созерцая – несмотря на такую дискретность картины, да плюс ещё от решёток – побелевшее пространство двора, бело-тусклый, словно бы чуть теплящийся световой день, оживлённый лёгкими (или всё же тяжёлыми?..) хлопьями снега… Так и хочется сказать: кругом ни души… В моём поле зрения, однако же, находится не менее дюжины – ей-богу, не преувеличиваю! – оранжевых безрукавок. Кто-то из них чистит снег, кто-то сидит на оградочке – курит, что-то орёт и щерится, некоторые, то хватая с земли лопаты и мётлы, то опять их кидая, постоянно мельтешат и гомозятся… Почти как у Брейгеля-старшего зимняя картина, у младшего, кажется, куда больше оранжевых тужурок… Вот подходят ещё двое, спрашивают закурить… Четырнадцать! А вот и наш друг!.. Пятнадцать! Расскажи кому, не поверят.

И такой «парад планет» (из 9—10 мелкооптовых азиатских персон) можно наблюдать, если не работать и сидеть дома, едва ли не ежедневно. Как перезвон курантов и развод караула – тут вовки, тут морковки…