Читаем Москва бандитская полностью

О прибытии вора в зону зеки узнают заранее по только им известным каналам. Причем нередко важная для "каторжан" новость в камерах и бараках начинает обсуждаться гораздо раньше, чем в кабинетах оперчасти тюрем и колоний.

Дорогого гостя встречают как положено, готовят угощение, предоставляют самое лучшее место, а то и отдельную комнату в санитарном блоке. Одежду - грубую робу и арестантскую шапку - для уважаемого человека подгоняют по размеру, пока он сидит на карантине. Однако титул вора вовсе не является пожизненной защитой, позволяющей пользоваться авторитетом братвы, жировать, заботясь только о собственном благе и не выполнять сложные и рискованные функции смотрящего, лидера и третейского судьи. Даже имеющий несколько ходок и шлейф судимостей законник, попав в "дом", должен проявить себя, доказать, что он - личность. Любая ошибка, промах, слабина становится мгновенно известна в тюрьме и за ее стенами, и каждый прокол наносит удар по авторитету, восстановить который не так-то легко. Интересно, что старый вор Султан Даудов даже не считал за воров тех, кто сидел у себя в области или недалеко от родного города. "Тюрьма испытание, кто его прошел без поблажек, тот заслуживает уважения", наставлял он сокамерников. Сам Султан-чеченец, отбывал срок четырежды - в Саратовской, Ростовской, Брянской, Тульской и Воронежской областях.

Опытный вор знает, как назвать себя на перекличке по прибытии в новое место, как пройти по коридору, зайти в камеру, что сказать. Те, кто его встречает, тоже не пионеры-первогодки, мгновенно почувствуют фальшь. Если появился самозванец, по камерам побежит молва: не вор он, а гонит ерша... Вот малява, в которой один из обитателей СИЗО-1, в просторечии тюрьмы "Матросская Тишина", описывает свои впечатления о прибытии вора в законе: "В камеру вошел спокойно, с достоинством. Скромен, знает, в какой момент вступить в разговор, но чтобы последнее слово осталось за ним. Чувствует, кого нужно одернуть, поставить на место, в этом разбирается хорошо. Знает все о последних сходках. Назвал тех, кто дал ему дорогу в воровскую жизнь. Через баландера передал по камерам маляву. В ней наказ, чтобы поддерживали друг друга в камере, серьезно относились к "дорогам" (способе передачи записок по натянутым веревкам. - Примеч. авт.), ставили его в известность о беспределе со стороны администрации, контролеров. Начал собирать общак и уже отправил курево на больничку - в "тубанар" и терапию".

По-разному ведут себя авторитеты в камерах. Иногда их поведение противоречит общепринятым представлениям, но если оно объясняется логично, то никаких отрицательных последствий для нарушителя правил не несет. Оперативник рассказал, например, что всеми почитаемый Вася Бузулуцкий никому не поручал уборку камеры, - все делал своими собственными руками. А уж кому, как не ветерану "каторги", знать ее законы и устав? Тем не менее он считал унизительным зависеть от сокамерников в вопросах санитарии, не доверял чистоту пацанам. Балашихинский Шурик Захар, знающий порядок не хуже, повел себя по-иному. Он первый раз вымыл все сам и сказал: "Так чисто должно быть каждый день". Так с тех пор и было...

Для одних авторитетов тюрьма может стать началом заката, для других трамплином для покорения уголовного Олимпа. Андрей Исаев, попавший в СИЗО в ранге обыкновенного налетчика по кличке Роспись, сумел поставить себя и заслужил лестную характеристику Бузулуцкого. Тот в маляве, отправленной на Матросскую Тишину, писал: "Косолапый оставил вместо себя на тюрьме Расписного. Он парняга здравомыслящий и косяк, я думаю, не запорет лишний".

В тюрьме, на зоне свое представление о чести и гуманизме. С неугодными - провинившимися, сдавшими подельников или подозреваемых в стукачестве на "Матросске" расправляются быстро. Их бросают с верхних нар спиной на бетонный пол (человек - не кошка, в воздухе не перевернется). После таких "падений во сне" (об истинной причине ни один пострадавший, разумеется, не скажет) несчастный надолго отправляется в лазарет и, если выживет, то вряд ли останется здоровым. Вершат суд чести с ведома вора или положенца, которые отвечают за соблюдение порядка в "доме".

В случае непочтительного к себе отношения законник не имеет права отступить, склонить голову. В противном случае вопрос о его развенчании будет рассмотрен на ближайшей сходке. Он обязан доказать свое превосходство. Как, чем - его дело, но пасть в глазах других - позор, за которым следует потеря авторитета и лишение титула. В этом смысле показательна история законника Калины, "крестным" которого был Японец.

Калина (Витя Никифоров, музыкант, поэт и фанатик уголовной романтики) пользовался уважением не у всех, на настоящего вора не тянул и по мнению многих получил "корону" по знакомству (мать Калины долго дружила с Японцем).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Музыкальный приворот
Музыкальный приворот

Можно ли приворожить молодого человека? Можно ли сделать так, чтобы он полюбил тебя, выпив любовного зелья? А можно ли это вообще делать, и будет ли такая любовь настоящей? И что если этот парень — рок-звезда и кумир миллионов?Именно такими вопросами задавалась Катрина — девушка из творческой семьи, живущая в своем собственном спокойном мире. Ведь ее сумасшедшая подруга решила приворожить солиста известной рок-группы и даже провела специальный ритуал! Музыкант-то к ней приворожился — да только, к несчастью, не тот. Да и вообще все пошло как-то не так, и теперь этот самый солист не дает прохода Кате. А еще в жизни Катрины появился странный однокурсник непрезентабельной внешности, которого она раньше совершенно не замечала.Кажется, теперь девушка стоит перед выбором между двумя абсолютно разными молодыми людьми. Популярный рок-музыкант с отвратительным характером или загадочный студент — немногословный, но добрый и заботливый? Красота и успех или забота и нежность? Кого выбрать Катрине и не ошибиться? Ведь по-настоящему ее любит только один…

Анна Джейн

Любовные романы / Проза / Современная проза / Романы / Современные любовные романы
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее