Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья

Суждение Скалозуба о пожаре, способствовавшем украшению Москвы, следует признать справедливым. Действительно, в опустошенном городе не только вырастали новые дома, но одновременно делались попытки строительство упорядочить, подчинить общим правилам и по возможности улучшить прежнюю планировку: послепожарный город должен был сделаться краше и удобнее старого. Сразу после изгнания французов главнокомандующий Москвы граф Ростопчин предлагал Александру I воспользоваться тем, что «многие безобразные и стоящие не у места церкви сожжены и… теперь не представляется неудобства их снести», не вызывая ропота и ненужных толков.

Но если целые кварталы Москвы и лежали в развалинах, это все же не означало, что их можно застраивать как пустырь: комиссия не могла не считаться с исторически сложившейся сеткой городских улиц, проложенных в соответствии с естественно возникшими причинами, утвержденными традицией.

Московским градостроителям пришлось преодолевать и другое осложнение: опеку Петербурга. Оттуда присылались планы и давались указания, свидетельствовавшие о недостаточном знании особенностей и условий строительства в древнем городе, отчасти и о пренебрежении ими. Петербургским архитекторам, привыкшим строить на ровном месте и ставить свои здания на природных пустошах, не приходилось принимать в расчет, как в Москве, рельеф – знаменитые «семь холмов» и овражистые долины между ними с впадающими в Москву-реку ручьями и речками, обилие древнерусских памятников, которые заставляли зодчих старой столицы заботиться о достойном обрамлении для них в новой городской застройке. Высочайше утвержденный проект петербургского архитектора В.И. Гесте, пользовавшегося расположением Александра I, представлял схему, в которой система площадей, соединенных магистралями, механически накладывалась на план Москвы, словно на пустое место.

Естественно, что члены Комиссии для строения – крупные московские архитекторы, знатоки своего дела, готовые крепко стоять за родной город, воспротивились осуществлению одобренного императором проекта и стали доказывать его практическую нецелесообразность, отдавая должное ценности теоретических предпосылок, талантам составителя и прочее… Пересмотра проекта москвичи добились, но не обошлось без жертв. Одному из членов комиссии – архитектору Кесарино пришлось подать в отставку. Такая принципиальность специалистов заслуживает упоминания.

В состав Комиссии для строения входил архитектор Осип Иванович Бове, о некоторых сторонах деятельности которого мне хочется рассказать. Она в целом настолько многогранна и обширна, что полный очерк ее – тема самостоятельной монографии. Здесь я остановлюсь лишь на выдающейся роли Бове в создании архитектурных композиций, составивших центральную часть Москвы.

Первоначально Бове был поставлен во главе четвертого участка комиссии, ведавшего несколькими центральными кварталами города, но менее чем через год талант и энергия молодого архитектора выдвинули его на первые роли. Уже в 1814 году на Бове возложили руководство всеми вопросами, связанными с выполнением архитектурных и художественных проектов. Комиссия поручила ему непосредственно надзор «за всеми казенными, публичными и общественными строениями, строящимися или приводящимися в прежнее или лучшее состояние, поручив ему также заведовать и частью фасадическою за всеми обывательскими строениями, наипаче составляющими значительный капитал». Иными словами, Бове становился фактически главным архитектором Москвы, без одобрения которого не строилось ни одно здание. В этой должности Бове оставался до своей смерти в 1834 году. Два десятилетия он решал вопросы застройки и планировки послепожарной Москвы.

Дом Протковой на Большой Садовой (позже один из корпусов детской Филатовской больницы)

Время его жизни совпадает с расцветом русского классицизма, выдающимся представителем которого он и был, оставив подлинные шедевры этого стиля.

Бове принадлежал к обрусевшей итальянской семье. Его отец, неаполитанский живописец Винченцо Джованни Бова (1750 – 1818), приехал в 1782 году в Петербург, где работал в Эрмитаже. В девяностых годах он с семьей переселился в Москву. Сыновья Винченцо Джованни сделались на русский лад «Иванычами» и стали все трое архитекторами: младшие, Михаил и Александр, впоследствии служили помощниками старшего, Осипа.

Осипа в восемнадцатилетнем возрасте отдали в Архитектурную школу при Экспедиции Кремлевского строения, возглавляемую в ту пору выдающимся архитектором И.Е. Еготовым. Как и Еготов, Осип Бове учился у Матвея Казакова, которого считал своим учителем, наравне, впрочем, с Францем Ивановичем Кампорези, много строившим в те годы в Москве и Подмосковье. В 1809 году Бове был командирован в Тверь, где под руководством К.И. Росси принимал участие в отделке путевого дворца, построенного еще при Екатерине.