Москва – Ерофеево

Два месяца без Него. Два. Как долго. Я ощущаю безграничную усталость и желание, чтобы все это закончилось. Не хочу жить без Него. Не хочу быть без Него. Влачить жалкое существование. Зачем я сюда пришла? Зачем врач спрашивает, мучает. Отупелая боль в груди, в самом нутри моего разваливающегося на части тела. Поскорее бы все закончилось.

– Два месяца. Так нельзя. У вас дочь, есть ради чего жить и радоваться. Вы пришли одна?

–Нет.

– Вы не против, если я приглашу вашего спутника в кабинет, объясню ему все?

– Нет.

Только скорее отстаньте от меня. Я хочу на свой диван, сложенный углом, хочу забиться в сериал и есть чипсы, рассыпая вокруг себя крошки. Скорее бы. Отупелое умиротворение звало меня в свои объятия, пока Доктор объяснял Олегу, как важно отправить меня в больницу. Я кивала головой, хлюпала носом. Внутренне во мне все сломалось настолько, что мысль о том, куда меня завели мои чувства к человеку, не вызывала почти ничего. Кроме стыда и боли. Стыда за то, что Ему приходилось быть со мной – такой грязной, такой недостойной его, такой уродливой. И боль от того, что Он ушёл. И унёс мою жизнь с собой.

Сжимая в руках направление на госпитализацию, рассказываю родителям, что меня на несколько недель отправляют в больницу. Волнуюсь. Усталость накрывает привычной пеленой – слишком много событий за один день.

– Как больница? – удивляется Мама. – Да ты же не выйдешь потом оттуда! Ты о ребёнке подумала вообще?

– Ты уверена, что тебе туда надо? – Папа тоже не понимает, что происходит. – У меня есть знакомый врач, психиатр, я ей сейчас позвоню. Полежи, сока попей, да всё и пройдет.

– Господи, – Мама в изнеможении прикрывает глаза, я вижу усталость и отвращение на её лице. Она садится за кухонный стол и смотрит на меня:

– Ты на что вообще рассчитывала? Думаешь, молодым мальчикам нужна, такая как ты? Сколько ему лет? 25? Бедный парень, не удивительно, что он сбежал.

Стою посреди кухни. Влажными пальцами сжимаю направление на госпитализацию. Не знаю, куда себя деть. Чувство вины накрывает, накрывает, накрывает. Скорее бы домой, к себе, забиться в привычный угол.

Глава один. Понедельник, 3 февраля.

– Её зовут Галина Львовна, побеседуй с ней, – Папа протягивает мне свой телефон.

Вздыхаю, беру.

– Да, здравствуйте.

– Рассказывайте, что вас беспокоит. А, не спите уже давно. Ой, давайте я вас технике одной научу, у меня знаете, сколько учителей с нарушением сна были, так они после стакана теплого молочка и расслабления правильного спят как младенчики.

– У кого, говорите, Вы были? А, знаю такого. Завтра схожу к нему, спрошу. А что же Вы имя-то своё сменили? Давно? Ну ясно всё с Вами, папе трубочку дайте.

Даю. Сажусь на диван, зажав руки между ног. Закрываю глаза. Чувствую, как горечь поднимается изнутри, накрывает тошнотной волной. Я ощущаю всю ту же мерзкую вонь, что ничем не отмыть с себя, сколько я не пыталась. Мне хочется сжаться в крошечный комок, заползти в шкаф или свой любимый угол и баюкать там своё уродство, свои вонючие раны и воспоминать. Вспоминать о Нём. Закрыв глаза, снова и снова оказываться на станции очередного вокзала, где Он ждет меня. Где обнимает, а потом, держа за руку, ведет куда-то. Не важно, куда идти. Главное, что с Ним.

На следующий день Папа позвонил мне и сообщил, что да, ситуация моя тяжелая и видимо, кроме как больницы, ничем мне уже не помогут. Повздыхал о том, какой это удар по семье, как нам всем не повезло и попросил держать в курсе. Ну, ладно. Конечно. Разве когда-нибудь я делала иначе?

Глава два. Среда, 5 февраля.

Я методично собирала сумку. Мне было страшно. Дрожали руки. Я брала с собой— штаны домашние в котиков, пару футболок, пару носков, тёплую кофту, кружку, две ложки, зубную щетку, мыло, зубную пасту, мицелярную воду, смену нижнего белья на неделю, резиновые шлепки, коробку чая в пакетиках, пакетик соленых крендельков, планшет, пару книг своих и «Москва – Петушки» – то сокровище, единственная Его вещь, что у меня осталась. И все это с чувством отстраненности к происходящему. Глубоко внутри я плакала и осознавала, что все это напрасно, но раз так сложилось – пусть случится. Ничего хуже уже быть не могло. Ужасно хотелось хорошего конца этой истории.

Фантазии о великом спасении меня из психушки цвели в голове буйным цветом, заедаемые чаем и бесконечными упаковками с сырными чипсами.

Ближе к 18 часам приехала моя Подруга. Ей предстояло заботиться о моих котах и мне хотелось, чтобы она чувствовала себя как дома, но ощущение, что все не так и что она меня боится, не отпускало меня. Я ощущала себя не собой, не той, с кем она подружилась и кого любила. И мне было стыдно, я ощущала себя такой грязной, что хотелось содрать кожу под кипятком при помощи жесткой мочалки.