Москва – город проклятых (СИ)

Время от времени тюремщики как по команде поднимали головы в фуражках. Из окна той самой камеры доносились крики несчастной пленницы. Оттуда же кто-то с издёвкой звал кума зайти к ним на разговор, только без своих холуев. Тогда может быть, — если они смогут столковаться, — его подчинённую бабу отпустят.

За три оставшихся ему до пенсии года Сокольничий не хотел подвергать свою жизнь такому риску. Он устал от проклятой собачьей работы, от людей, которые его окружают. Всё, чего он желал — как-то пережить нынешнее неопределённое время и спокойно доживать свой век на полковничьей пенсии, заниматься дачей и внуками. Но крики несчастной Копейкиной рвали ему сердце. В то же время он видел, что авторитет его среди заключённых и подчинённых офицеров стремительно рушится. Даже этот заискивающий карьерист Рюмин стал выражать открытое неудовольствие его нерешительностью.

— Если они не одумаются, мне придётся прижать всю тюрьму к ногтю, — с досадой буркнул в усы старый служака. Тимофей Петрович Сокольничий был из того племени честных, но не слишком гибких начальников, которые полностью полагаются на великую силу уставов и инструкций, и теряются в нестандартных ситуациях. Должность начальника одной из столичных тюрем «бумажный офицер» получил после долгой службы в Центральном аппарате. Его предшественника уволили с позором после скандальной истории с несостоявшимся воровским банкетом, когда прямо в стенах следственного изолятора крупные российские мафиози готовились провести свою сходку. Надо было срочно смыть пятно позора с ведомства и в Министерстве долго подыскивали кандидатуру с безупречной репутацией. Тимофею Петровичу пообещали, что если новых скандалов не будет, то в отставку он выйдет полковником с высоким орденом на груди. И все годы, проведённые в кресле начальника Бутырки Сокольничему удавалось гасить крупные конфликты и не выносить мусор из избы. Впервые ситуация подталкивала его к самым радикальным действиям. Но отважиться на применение огнестрельного оружия он не смел. Ведь если потом начнётся разбирательство, его могут обвинить в превышении служебных полномочий.

Хозяин тюрьмы вёл себя настолько нерешительно, что мятежники стали издеваться над ним.

— Эй начальник, мы твою суку только что начали оприходовать, ты скажи, если она тебе больше не пригодиться, мы тогда её жалеть не станем, — проорала высунувшаяся в окошке уголовная рожа.

— Да я тебе… — поперхнулся угрозой Сокольничий. Сейчас в его власти было покрошить свинцом в фарш всех, кто находится в злополучной камере. Но тогда придётся также принести в жертву своего сотрудника, контролёра Варвару Копейкину, разведёнку 27 лет, мать троих малолетних детей-погодков. В любом случае после такого с полковничьими погонами и безупречным послужным списком можно будет попрощаться. А главное, кто даст ему гарантию, что возмущённые кровавой расправой над своими корешами другие зеки не приговорят его к смерти. Ведь их намного больше, а у его людей всего один автомат на всех.

— Придержи язык! — сердито крикнул фигляру в окне усатый подполковник. Нахмурившись, он старательно скрывал свою растерянность и страх.

Но братва совсем распоясалась, вскоре из другой камеры высунули самодельный плакат: «Полкаш — вор и барыга, отдай наши пайки, иначе вилы тебе». Мерзкая надпись, ничего не скажешь!

Сокольничий послал усиленный наряд подчинённых, чтобы привели к нему наглеца с его поганеньким плакатом, но вскоре порученцы вернулись ни с чем. А ухмылки в зарешеченных окошках говорили, что власти администрации над тюрьмой приходит конец. Дальше — больше. В соседнем окне появился новый транспарант: «Отправляйся лечить свой геморрой, падла казённая, или мы поможем тебе просраться». О том, что начальник тюрьмы страдает столь пикантным заболеванием, в тюрьме знали всего несколько человек. Положение высокопоставленного офицера становилось совсем постыдным.

— Развернуть пожарные шланги и подготовиться направить воду в окна, — распорядился начальник тюрьмы, обращаясь к заместителю. — И пусть струи будут такой силы, чтобы сбили мерзавцев с ног, отбросили их к противоположной стене. Пусть знают, что мы их по стенке размажем. Я эту публику знаю отлично: они только силу понимают.

В этот момент к ним подошёл Легат. Сокольничий с озабоченным видом протянул ему руку, после чего снова обернулся через плечо на своего Зама:

— Дави их всех! — коротко распорядился начальник, не скрывая своего крайнего раздражения.

— Будет сделано, товарищ подполковник, — подобострастно заверил майор Рюмин.

— Вряд ли затеянный вами душ поможет, — откровенно высказал своё мнение Стас. — Так вы только ускорите расправу над вашей сотрудницей. Скоро зеки окончательно перестанут воспринимать вашу власть всерьёз.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Что я предлагаю? Не утраивать клоунаду со шлангами, а поговорить с их смотрящим.

Пожилой служака удивлённо взглянул на шустрого паренька. И едва удержался, чтобы не съязвить: «Может мне прикажешь на поклон к „Монаху“ отправляться?». Но ответил со всей серьёзностью: