Москва и ее Сестры

– Да я на секунду. С парнем твоим все в порядке. До утра Настя посмотрит. Езжай домой.

– Заходи и дверь за собой закрой.

Поворачиваюсь и иду к столу. Андрей – за мной.

– Илон, чего случилось?

– Поминки.

– А кто сегодня умер?

– Не сегодня, но умер.

Хорошо, что Смирнов зашел: не буду пить в одиночестве. Наклоняюсь и вытаскиваю из нижнего ящика стола непочатую бутылку дорогущего коньяка. Так, здесь еще серебряные стопочки где-то лежат. Роюсь и нахожу.

Держу в руках темно-синий бархатный мешочек и вспоминаю. Зима, мы собираемся куда-то за город. Наверное, это семидесятые или начало восьмидесятых. Мама суетится, складывает продукты в сумки. А, точно, мы едем к будущим родственникам Арины. Миша тогда предложение ей сделал, и это ответный визит. И никакие это не семидесятые, это восемьдесят девятый. Тысяча девятьсот. Тридцать первое декабря. Мы человеческий Новый год будем встречать. Бабушка протягивает что-то завернутое в тонкую замшу.

– Геля, возьми, тебе когда-нибудь пригодится.

– Это что, Ба?

– Разверни и посмотри. У людей принято презенты делать в этот день. Это мой тебе подарок.

Аккуратно откидываю мягкий край и замираю: по ободку маленькой серебряной стопочки бегут цветы и листья.

– Бабуль, это же на свадьбу хорошо. Арине надо отдать.

– У нее свой подарок. Это твои. Мы с Ярославой вам не успели вручить. Бери сейчас. Пригодятся.

Она с нежностью гладит серебро.

– Это твой дед делал.

Смирнов с восхищением разглядывает старинную работу.

– Лон, из такого пить – кощунство. Это в музее хранить надо, а у тебя в ящике валяется.

– Андрей, открывай.

Подвигаю к нему бутылку. Не люблю современные пробки. Сразу предупреждаю визави:

– Не больше трех пьем.

Стопочки крохотные, но в них еще и бабулин заговор от боли и отчаяния. Три – больше нельзя. Потом человек память теряет. Совсем.

Николаич смотрит на «муху» и, как многие до него, произносит:

– Да что тут пить?!

– Смирнов, я серьезно. Три – и все.

– Да, подруга, умеешь ты сюрпризы преподносить. Не знал, что у тебя такие богатства в столе хранятся.

Разливает коньяк. Запах плывет по кабинету. Андрей наслаждается ароматом.

– За что пьем? Извини. Кого поминаем? – он шутит. А мне не до смеха.

– За моего мужа Ивана. Вечная ему память.

Поднимаю рюмку и выпиваю до дна. Погрустневший Андрюха – за мной.

Потом он спрашивает:

– Илон, как его звали, мужа твоего? Иван, а дальше?

– Как нашего Мальчика. Иван Николаевич Серов.

Отворачиваюсь к окну, боюсь заплакать.

– Так ты Серова?

– По мужу.

– Слушай, не понимаю, у тебя же в паспорте другая фамилия, я видел.

– Не бери в голову. Так получилось.

Зачем ему наши семейные истории?! И так много рассказываю.

– Извини, Лон, что спрашиваю. Когда это случилось? Мы столько лет работаем рядом, а я ничего не слышал.

Показываю ему, мол, наливай еще. Пока наполняется стопка, решаю: была не была, немного расскажу. Может, будет не так больно.

– Давно. Очень. Еще до института.

Ему кажется, что мы с первого курса рядом. Пускай так и остается. Вздыхаю.

– Я рано вышла замуж. Он был замечательный. Погиб в бою.

Андрей что-то прикидывает – наверное, вспоминает горячие точки. Молча пьем по второй. Боль чуть-чуть отодвигается. Вижу, Николаич хочет о чем-то спросить.

– Говори, что стесняешься. Сегодня такая ночь, многое можно.

Смирнов крутит крошечную стопочку в своих лапах и внимательно что-то в ней разглядывает, потом решается и задает вопрос:

– Почему ты больше замуж не вышла?

– Знаешь, Андрюш, я его до сих пор люблю. Мне часто кажется, что он рядом. Мы ведь женаты были всего восемь месяцев. Иван даже не узнал, что у нас дочь родилась.

– Господи, Илона! Сколько ей?

Нет, конечно, возраст называть не буду. Аринке по человеческим меркам давно восемьдесят стукнуло. Она Андрюхе в бабушки годится.

– Она уже взрослая. Вышла замуж и уехала к мужу. У меня внучка растет.

Я не вру ему, лишь слегка редактирую правду. Все в пределах допустимого.

– Давай по третьей.

Требовательно ставлю стопку перед Андреем. Мы выпиваем не чокаясь. Забираю рюмки, бутылку.

– Кофе будешь?

– Не откажусь. Где ты только его берешь?

– Не поверишь, Смирнов. Мне его привозят друзья.

Мелю зерна. Включаю кофеварку. Простые действия отвлекают от боли.

– Андрей, запри дверь на ключ, пожалуйста.

– Соблазнять будешь?

– Не надейся. Позволю себе, что остальным запрещала весь день.

Он поднимает одну бровь.

– То, о чем я думаю?

Нет, черного кобеля не отмыть добела.

– Нет. Курить будешь?

– Давай. Как отказаться, когда Снежная королева предлагает.

– Кто?

– Лон, ты ни разу не слышала, как тебя хирурги называют? Нет?

Отрицательно качаю головой. Пытаюсь открыть окно. Как назло, заел механизм. Смирнов убирает мои руки и распахивает створку.

– Ладно, давай убивать своих внутренних лошадей.

Андрей достает пачку и протягивает мне. Я отказываюсь. У меня есть нечто особое, что в Москве нынче не купишь.

– Ни разу не видел тебя курящей, – констатирует он.

Андрюха с интересом следит за моими действиями. А я вытаскиваю из сумки серебряный портсигар с золотым гербом и такой же мундштук.

– Ого, – только и замечает он.