В Нижнем Новгороде нас мигом запрягли тащить вверх по Оке барку, гружённую всякой всячиной, как раз до Москвы. Тутошние купцы отлично знакомы с баржей Фёклы, не раз здесь побывавшей. Поэтому, увидев гребные колёса, сразу смекнули, что это не иначе как буксир, потому что лодка маловата для того, чтобы её можно было серьёзно нагрузить. А про буксиры, работающие на Северной Двине и Сухоне, они уже слыхивали.
По пути завернули в Муром. У нас прямо тут на борту как раз завершились работы по чертежам двадцатичетырёхтонной баржи, которая после окончания проектирования оказалась стотонной: мы удвоили не только длину, но и ширину, а осадку утроили. Теоретически это могло дать грузоподъёмность в сто сорок четыре тонны, но пришлось немного усилить конструкцию, предусмотреть места для пассажиров и улучшить условия обитания экипажа.
Старший по Карачаровскому лодочному двору Степан эскизы рассмотрел, поспрашивал о некоторых не вполне понятных моментах и заверил, что справится. Мы приняли на борт десяток бочек скипидара местной выгонки и прошлись по производственным помещениям.
Вот тут-то и ждала меня неожиданность. О том, что брёвна распиливают одной горизонтально расположенной пилой, прогоняя хлыст столько раз, сколько требуется пропилов, я и раньше знал, но тут обратил внимание на привод. Полотно двигал шток, торчащий из цилиндра, просто и прямо туда-сюда, без каких либо хитростей с переводом вращательного движения в возвратно-поступательное.
То есть передо мной была паровая машина Уатта, в которой пар попеременно поступал то с одной стороны поршня, то с другой. А это не только правильно устроенные клапана, привод которых отчётливо просматривался, но и паровой котёл, которого здесь и в упор не видно. Потому что вместо него пристроен шестидюймовый калильный двигатель, второй цилиндр которого выполняет функцию ресивера, то есть как бы и есть котёл.
Как-то давненько я не интересовался трудами наших с Софи Кулибиных, а они механическую энергию вращения маховика додумались истратить на сжатие смеси газообразных продуктов сгорания и пара, приводя в действие двигатель, имеющий куда лучшие динамические характеристики. А подачей топлива управляют от манометра. Автоматика, конечно, убогая, лишенная элемента сравнения, но в узких пределах изменения нагрузок с задачей справляется, чему способствует инерционность системы в целом.
Следующим «открытием» для меня стал рейсмусный станок. Надо же, и сюда сделали, привезли, смонтировали и даже запустили.
– Где взяли высушенный лес? – спросил я старшого.
– Так в Муроме был, у тамошних плотников, – разулыбался Степан. – Мы его по брёвнышку принимали, каждый хлыст обмеряя и взвешивая, чтобы плотность древесины была та, какую ещё в Архангельске требовали.
Тот факт, что тутошний руководитель умеет распоряжаться, это славно, но он ещё и в деле кумекает. Софи оставила на этой верфи несколько инструктивных писем, рассчитывая, что идущие мимо суда заглянут за ними, поскольку на флагштоке, видном с Оки, вывешен соответствующий сигнал. При отсутствии надёжных средств коммуникации, притом что корреспонденты часто находятся в движении, приходится прибегать к старинным методам связи – медленным, даже затяжным, требующим тщательного планирования.
Письма о том, что требуется судно класса «река – море», придётся отправить из Москвы, пользуясь положением фрейлины, царевна наверняка поможет. А в Котлас понадобится ехать самим. Там у нас нынче происходит самое активное развитие моторостроения и металлообработки.
– Батюшка наш Алексей Михайлович очень любил это место, – произнесла царевна, обращаясь к Петру. – Я часто здесь бываю, когда дела не призывают меня на Москву. Тут как-то легче дышится и мыслям делается просторней. Прошу тебя, братец, позволь мне сдать тебе государственные дела и жить в Коломенском.
Слушая эти речи, Пётр прямо на глазах мрачнел. Мне делалось тревожно при воспоминаниях о вспышках гнева этого человека, которые не раз отмечались в посвящённых ему произведениях. Государь был горазд наломать дров, когда оказывался в раздражении.
Сейчас он обвёл окружающих пылающим взором, встретился глазами с Лизой и чуточку охолонул.
– Нехорошо так, сестрица. Неладно дела государственные бросать, не завершив начатое, – произнёс он напряжённым голосом, выдающим происходящую в его душе внутреннюю борьбу. – Дворец сей Коломенский пусть и впредь будет тебе местом отдохновения, но трудов своих по устроению земли русской не прекращай. Мне не каждый раз можно на Москве быть: дела зовут во многие места. Кого ещё я за себя оставлю? Посему трудись самодержицей, раз уж назвалась ею.