Москва и москвичи

Прокофий. Был, ваше превосходительство; поручика не застал дома, так ходил к самому надзирателю. Приказал вам доложить: «Я, дескать, для Анны Ивановны готов бы все сделать, ее превосходительство первый человек в моем квартале; да только, дескать, никак нельзя жильца выгнать тотчас из дому; это, дескать, противно городовому положению; всякому жильцу дается для приискания новой квартиры законный срок».

Анна Ивановна. Как? Так этот негодяй, который нанимает у нас внизу под самой моей спальней, не выедет сегодня?

Прокофий. Нет, сударыня, он еще с неделю у нас проживет.

Анна Ивановна. Что ты говоришь?… Целую неделю!

Прокофий. А может быть, и дольше; время-то пришло такое, сударыня. Вот зимою можно было бы как-нибудь понудить: вьюшки у печей обобрать, окно выставить, а теперь что станешь с ними делать?…

Анна Ивановна. Правда, правда!.. Нельзя ли как-нибудь хоть чрез неделю-то его выжить?

Прокофий. Да не прикажете ли сходить к частному? Он, может быть, покруче повернет.

Анна Ивановна. Сходи, Прокофий, сходи!.. Вот навязали себе какого жильца на шею. Невежа, грубиян!.. На прошлой неделе я иду садиться в карету, гляжу, этот пострел стоит в сенях — подбоченился таким фертиком! А ведь не на что взглянуть: плюгавец этакий, фрачишка истасканный, все швы белехоньки, жилетка замасленная, а туда ж, одет по моде — вперетяжку, волосы в кружок, бородка, в желтых заштопанных перчатках, ну точь-в-точь запачканная модная картинка! Вот я думаю: поклонится! Как бы не так!.. Вытащил из кармана роговую лорнетку, воткнул в правый глаз да и смотрит на меня, как будто б в стену! Головой не пошевелил, мужик этакий, неуч! А вчера сажусь в карету — глядь: стоит, голубчик, у окна, в изорванном халатишке, в какой-то жидовской ермолке, и так-то важно курит свою копеечную сигарку! Ну, хоть бы вид сделал, что хочет спрятаться; нет, так и лезет вон из окна!.. Наглец этакий, нахал!.. А все, Прокофий, твое несмотренье!.. Ну как не видеть с первого взгляду…

Прокофий. Помилуйте, ваше превосходительство, ведь жильцы-то всякие бывают — не узнаешь. Вот если б нам попался еще такой же жилец, как этот живописец, который нанимает внизу другую половину…

Анна Ивановна. Да, нечего сказать, учтивый человек! Третьего дня, как я приехала от моей сватьи, он из кареты меня высадил… И вид у него такой приятный! Да что бы ему вовсе не переехать к нам жить? Ведь он здесь не ночует, Прокофий?

Прокофий. Нет, сударыня, никогда не ночует. Он живет у родного дяди на хлебах, а сюда приходит только рисовать. Дядя-то у него человек семейный, — тесненько, негде ему со своим инструментом расположиться, так и нанимает для этого квартиру. «Ко мне же, — говорит, — господа приезжают списывать с себя портреты, а иногда и барыни, так надобно же иметь для этого особую квартиру. Вот, — говорит, — и теперь снимаю по секрету портрет с одной барыни; хочет, дескать, в именины подарить своему мужу».

Анна Ивановна. Это не та ли, Прокофий, что раза по два в неделю приезжает?

Прокофий. Должно быть, та, сударыня; она и теперь здесь.

Анна Ивановна. Что ж он так долго с нее списывает?

Прокофий. Да говорит, четыре портрета уж перепортил, не может потрафить.

Анна Ивановна. А что, узнал ли ты, кто эта барыня?

Прокофий. Никак нет, ваше превосходительство.

Анна Ивановна. Как же, я тебе приказывала…

Прокофий. Да в прошлый раз, как она изволила приезжать, меня не было дома.

Анна Ивановна. Смотри же, сегодня узнай непременно.

Прокофий. Слушаю, сударыня. (Входит слуга; Прокофий уходит.)

Анна Ивановна. Что ты?

Слуга. Андрей Сергеевич Перебиваев. Прикажете принять?

Анна Ивановна. Проси!.. Давно он ко мне не завертывал. То-то, чай, вестей-то привез!.. Все знает, что делается и в своих и в чужих краях; а уж о Москве и говорить нечего, все дома ему приказаны. И как он успеет везде побывать, все выведать…

Степанида Федоровна. На том стоит, матушка! И люди-то у него все так приметаны, шныряют везде да все пронюхивают.

Анна Ивановна. Вот охота, подумаешь, мешаться в чужие дела; видно, своих-то мало! (Входит Перебиваев.) А, редкий гость!.. Андрей Сергеевич!.. Прошу покорно!..

Перебиваев (целуя руку у Чокиной). Здравствуйте, Анна Ивановна! Как ваше здоровье?

Анна Ивановна. Да так, батюшка. Бог грехам терпит, живу понемногу. Забыл ты меня, старуху! Легко ли, целых два месяца!

Перебиваев. Да меня в городе не было.

Анна Ивановна. А где ж ты был?

Перебиваев. Все разъезжал по разным подмосковным; был у графа Яворского, у княгини Луцкой, у Дедюнина, ездил к Троице…

Анна Ивановна. Один?

Перебиваев. Нет; нас ездило четырнадцать человек, целое общество, — в аериэне…

Анна Ивановна. В чем, батюшка?

Перебиваев. В аериэне — это род большой крытой линеи на лежачих рессорах. По гладкой дороге спокойно, очень спокойно!.. Неловко только, что сидишь боком и ног нельзя протянуть да по сторонам ничего не видно, и если пойдет дождь, так, я вам скажу, нитки живой не останется!.. А впрочем, приятно, очень приятно! Прекрасная выдумка!.. О, французы на это мастера!