Девятый час утра небанного дня, но полтинное отделение Сандуновских бань с ливрейным швейцаром у входа со Звонарского переулка было обычно оживлено своей публикой, приходившей купаться в огромном бассейне во втором этаже дворца.
Купаться в бассейн Сандуновских бань приходили артисты лучших театров, и между ними почти столетний актер, которого принял в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший на сцене то в Москве, то в провинции и теперь игравший злодеев в старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их еще в сороковых годах.
Он аккуратно приходил ежедневно купаться в бассейне раньше всех; выкупавшись, вынимал из кармана маленького «жулика», вышибал пробку и, вытянув половинку, а то и до дна, закусывал изюминкой.
Из-за этого «жулика» знаменитый московский доктор Захарьин, бравший за визит к объевшимся на масленице блинами купцам по триста и по пятисот рублей, чуть не побил его палкой.
Никогда и ничем не болевший старик вдруг почувствовал, как он говорил, «стеснение в груди». Ему посоветовали сходить к Захарьину, но, узнав, что за прием на дому тот берет двадцать пять рублей, выругался и не пошел. Ему устроили по знакомству прием – и Захарьин его принял.
Первый вопрос:
– Водку пьешь?
– Как же – пью!
– Изредка?
– Нет, каждый день…
– По рюмке? По две?..
– Иногда и стаканчиками. Кроме водки, зато ничего не пью! Вчера на трех именинах был. Рюмок тридцать, а может, и сорок.
Обезумел Захарьин. Вскочил с кресла, глаза выпучил, палкой стучит по полу и орет:
– Что-о?.. Со… со… сорок! А сегодня пил?
– Вот только глотнул половину…
И показал ему из кармана «жулика».
«Захарьин ударил меня по руке, – рассказывал приятелям Григоровский, – да я держал крепко.
– Вон отсюда! Гоните его!
На шум прибежал лакей и вывел меня. А он все ругался и орал…
А потом бросился за мной, поймал меня.
– А давно ли пьешь? Сколько лет?
– Пью лет с двадцати… На будущий год сто лет».
Сидя в кабинке Сандуновских бань, где Гонецкий ввел продажу красного вина, старик рассказывал:
– А пить я выучился тут, в этих самых банях, когда еще сама Сандунова жива была. И ее я видел, и Пушкина видел… Любил жарко париться!
– Пушкина? – удивленно спросили его слушатели.
– Да, здесь. Вот этих каюток тогда тут не было, дом был длинный, двухэтажный, а зала дворянская тоже была большая, с такими же мягкими диванами, и буфет был – проси чего хочешь… Пушкин здесь и бывал. Его приятель меня и пить выучил. Перед диванами тогда столы стояли. Вот сидим мы, попарившись, за столом и отдыхаем. Я и Дмитриев. Пьем брусничную воду. Вдруг выходит, похрамывая, Денис Васильевич Давыдов… знаменитый!
В последнее время в Москве развелось бесчисленное множество гадалок, хиромантов и т. п. шарлатанов.
Вчера, например, на Тверской открыто раздавались карточки с адресом «короля хиромантов» некоего Мазуркевича, открывшего прием с 10 час. утра до 10 час. вечера.
А в Дьяковских банях, в женском отделении гадалка-полька ввела своеобразный способ рекламы.
Из ванны, в которой виднеется только голова пожилой женщины, раздается голос:
– Предсказываю будущее, узнаю прошедшее, соединяю возлюбленных, привораживаю, лечу женские болезни, помогаю бесплодным… Плата по средствам…
Находящиеся в бане заинтересовываются. Услужливые банщицы раздают в раздевальне лоскутки с адресом гадалки, напечатанным на машинке, иллюстрируя при этом познания гадалки примерами удачного лечения, предсказаний и т. д.
И вся эта тунеядствующая масса живет за счет людского невежества и легковерия.
Его превосходительство квартировал тогда в доме Тинкова, на Пречистенке, а супруга Тинкова – моя крестная мать. Там я и познакомился с этим знаменитым героем. Он стихи писал и, бывало, читал их у крестной. Вышел Денис Васильевич из бани, накинул простыню и подсел ко мне, а Дмитриев ему: «С легким паром, ваше превосходительство. Не угодно ли брусничной? Ароматная!» – «А ты не боишься?» – спрашивает. «Чего?» – «А вот ее пить? Пушкин о ней так говорит: “Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда”, и оттого он ее пил с араком».