Москва и москвичи

Влонская. Жаль, очень жаль Алексея Тихоновича! Погибнуть такой ужасной смертию!.. А признаюсь, я рада за Сицкого: он прекрасный молодой человек!.. Подумаешь, какой неожиданный переход!..

Влонский. Да, конечно! Если все это не сказки…

Влонская. Помилуй, Дмитрий Кондратьич! Чего ж еще тебе!.. Очевидные свидетели…

Влонский. Очевидные свидетели… Ну, разумеется, это доказательство; да ведь вы, Василий Игнатьич, не говорили сами лично с очевидным свидетелем?

Бураковский. Не говорил; но мне двадцать человек повторяли его слова. Впрочем, если хотите, я сейчас поскачу в клуб, узнаю, где живет этот приезжий из Петербурга, отправлюсь к нему, расспрошу обо всем и приеду вам сказать.

Влонский. Вот это будет повернее.

Бураковский (вставая). Так до свиданья.

Влонский. Смотрите же, приезжайте!

Бураковский. Непременно приеду. (Уходит.)

Влонская (помолчав несколько времени). Ну, мой друг, каков женишок?… Три тысячи душ!..

Влонский. А ты хотела ему отказать от дому.

Влонская. Да можно ли было предвидеть…

Влонский (улыбаясь). Впрочем, ведь он тебе не нравится.

Влонская. Эх, мой друг, да разве я могла говорить иначе? Мы за дочерью многого дать не можем, так жених ли ей человек, у которого всего-навсего пятьдесят душ крестьян? А ведь Глашенька к нему неравнодушна. Ты этого не замечал, а я давно уж вижу. Ну, конечно, Сицкий — прекрасный молодой человек, да нам-то не следовало этого говорить. Теперь дело другое — три тысячи душ, мой друг, да еще каких!.. Одно рязанское именье… вот то, что рядом с нашей деревнею…

Влонский. Село Хотиловка?

Влонская. Ну да! Семьсот душ. Одно оно дает с лишком тридцать пять тысяч в год дохода.

Влонский. Кто и говорит — барское состояние!.. И если только эти слухи справедливы…

Влонская. А ты все еще не веришь?

Влонский. Случай-то, матушка, очень странный, такой необычайный, невероятный…

Влонская. Да это то самое и доказывает, мой друг, что говорят правду. Ну, кому придет в голову сказать, что живого человека съели собаки?

Влонский. Да, конечно, это была бы такая нелепая ложь…

Влонская. Подумай хорошенько, если б это была выдумка, так уж выдумали бы что-нибудь поумнее: лошади разбили, карета опрокинулась, удар сделался. Мало ли есть смертей, которые на дело походят. А то рассуди сам: съели собаки! И где же? На большой, проезжей дороге!

Влонский. Правда, правда! Точно, это никому и в голову не придет!

Слуга (растворяя дверь). Иван Иванович Сицкий.

Влонская. Сицкий?… Так он приехал?… Проси!.. Смотри, Дмитрий Кондратьич, мы ничего не знаем.

Влонский. Как ничего?

Влонская. Ну да! Может быть, и он еще ничего не знает.

Влонский. Да зачем же нам об этом секретничать?

Влонская. Ах, какой ты бестолковый! Зачем, зачем! Да разве я так его приму, как принимала прежде! Что ж ты хочешь, чтоб он подумал, что мы из интересу…

Влонский. Ох, жена, смотри не перехитри!..

Влонская. Да уж не беспокойся!.. Те!.. Идет!.. (Встает и делает несколько шагов навстречу Сицкому.) А, Иван Иванович! Какой приятный сюрприз.

Влонский. Нам сказали, что вас в Москве нет.

Сицкий. Сию минуту приехал.

Влонская. Прошу покорно садиться! (Сажает его рядом с собою на канапе. Влонский садится подле жены в креслах.)

Влонский. Так вы еще нигде не были?

Сицкий. Нигде. Я только что успел сбросить с себя дорожное платье и еду теперь к дядюшке.

Влонский. К Алексею Тихоновичу?… А он уж приехал из Петербурга?

Сицкий. Должен, кажется, приехать.

Влонский. Так вы не знаете… (Влонская толкает мужа локтем.)

Сицкий. А что?…

Влонский. Так, ничего. Я хотел только спросить вас, не знаете ли вы, приехал он или нет?

Сицкий. Право, не знаю. Дома у меня никого не оставалось. Я сейчас только приехал, ни с кем не встречался и к вам завернул потому, что не хотел проехать мимо, не узнав о вашем здоровье.

Влонская. Как вы добры, Иван Иванович!.. Впрочем, я вас за это не благодарю: вы должны любить нас, потому что мы сами любим вас, как родного сына.

Сицкий. Как, Надежда Васильевна?… Неужели в самом деле я так счастлив?… Ах, боже мой!.. А я полагал…

Влонская. Что я вас не люблю?… Ну, так!.. Я вижу, по-вашему, те только нас и любят, которые к нам ласковы?… Да вот я, например, готова за мою Глашеньку в могилу лечь, а приласкать ее не могу: такой уж у меня характер.

Влонский. Да, да, у нее такой характер. Я даже заметил, что она, чем больше кого любит, тем холоднее с ним обходится. А ведь это, мой друг, нехорошо, воля твоя, нехорошо!

Влонская. И сама знаю, да что будешь делать?… Видно, уж так создана.

Влонский. Нет, Иван Иванович, напрасно вы это думали. Мы все вас любим; да вот даже Ванюша, — вы не поверите, как он к вам привязан… Ваня, Ваня, что ж ты не подойдешь к Ивану Ивановичу? (Ваня подходит.)

Сицкий (сажает его к себе на колени и ласкает). Здравствуй, миленький!.. Здоров ли ты? (Ваня щупает у него лоб.)

Влонский. Ваня, что ты это?… Шалишь!

Ваня. Маман, что ж ты говорила, что у Ивана Ивановича медный лоб? У него такой же, как у меня.

Сицкий (с удивлением). Как медный лоб?… Что это он говорит?