Москва и Орда

Относительно недавно была сформулирована гипотеза о принципиально разном отношении к Орде сторон, противоборствующих в так называемой «феодальной войне» в Московском великом княжестве второй четверти XV в. По мнению А. А. Зимина, Василий II был верным вассалом Орды, в то время как Юрий Дмитриевич «сознавал, что только в борьбе с Ордой можно добиться создания мощного единого государства», а Дмитрий Шемяка «сделал всё, что в его силах, чтобы объединить русские земли и нанести решительный удар ордынским царям», «прочно держал в своих руках» «знамя борьбы с татарскими насильниками»^{831}. Прозвучавшие в литературе критические оценки такого взгляда^{832}представляются вполне справедливыми. Юрий Дмитриевич — фигура, несомненно, яркая, но никакого осознания необходимости борьбы с Ордой в его деятельности не просматривается: в 1431–1432 гг. он не «поднимает знамя борьбы», а пытается получить от хана ярлык на великое княжение. Еще менее годится на роль борца с игом Дмитрий Шемяка. Воевал он с татарами всего однажды, в 1437 г. под Белевом, причем по повелению Василия II. В 1439 и 1445 гг. Шемяка не помог великому князю против Улуг-Мухаммеда, после пленения Василия добивался ярлыка на великое княжение, а в 1447 г. заключил союз с Мамутяком. Василий II, напротив, много воевал как с ордой Улуг-Мухаммеда, так и с ордой Сеид-Ахмета. Оба князя соперника признавали сюзеренитет «главного царя» — до 1437 г. Улуг-Мухаммеда, позже Кичи-Мухаммеда; в этом отношении разницы между ними не было.

В 1460 г. «царь Ахмуть Болшые орды Кичи-Ахметевъ сынъ (хан Махмуд, воцарившийся после смерти в 1459 г. своего отца Кичи-Мухаммеда^{833}. — А. Г.), приходилъ ратью к Переяславьлю к Рязаньскому и стоалъ подъ городомъ три недели, на всякъ день приступая ко граду, бьющеся, граждане же, милостью Божиею и пречистыя его Матери, одолѣваху ему и много у него татаръ побили, а отъ гражан ни единъ врежденъ бысть; и поиде прочь с великимъ срамомъ, а на Казать улана мирзу велико нелюбие држа, тоть бо бяше привелъ его, не чающе оть Руси ничего съпротивления»^{834}.

Рязань в это время управлялась наместниками Василия Васильевича — с 1456 г. малолетний рязанский князь Василий Иванович жил в Москве; только в 1464 г. он (женившийся на дочери Василия II) был отпущен на свое княжение^{835}. Скорее всего, после воцарения Махмуда обнаружился долг по выплате дани с Рязанского княжества, и хан^{836} по совету Казата решился на недостаточно подготовленную военную акцию с целью взять положенное силой.

К периоду правления Василия Васильевича относится примечательное явление: великий князь Московский начинает при жизни именоваться «царем». Ранее всего этот титул прилагается к Василию II еще в начале 40-х гг. Симеоном Суздальцем в первой редакции его «Повести о Флорентийском соборе» («белый царь всея Руси»)^{837} и Пахомием Сербом в третьей редакции «Жития Сергия Радонежского» («великодержавный царь Русский», «благоразумный царь»)^{838}, в обоих случаях при изложении конфликта великого князя с митрополитом Исидором по поводу решений Флорентийского собора конца 30-х гг. Применение царской титулатуры в этих произведениях связано с ролью Василия Васильевича как защитника православия в ситуации, когда «греческий царь» — император Византии согласился на унию с католической церковью, подразумевающую главенство римского папы. В начале 60-х гг. царский титул по отношению к Василию II неоднократно употребляется в «Слове избраном от святых писаний, еже на латыню», также посвященном Флорентийскому собору и его последствиям^{839}. Но тогда же, в 1461 г., митрополит Иона в послании в Псков упоминает Василия как «великого господаря, царя рускаго» уже вне связи с этими событиями^{840}.

Очевидно, в середине XV в. делаются первые шаги на пути становления идеи о переходе к московским великим князьям царского достоинства от византийских императоров. Разумеется, более сильным, чем согласие «греческого царя» на унию, стимулом здесь стало падение Константинополя в 1453 г., обозначавшее гибель христианского православного «царства». Если после падения Константинополя в 1204 г. возникли Никейская и Трапезундская империи, продолжали существовать такие независимые православные государства, как Болгария и Сербия, ряд крупных русских княжеств, то после 1453 г. единственным православным государством, представлявшим реальную силу, было Московское великое княжество. Оно имело, таким образом, все основания считать себя наследником места Византии в мире, то есть «царством». Формированию представления о «царском» характере власти великого князя Московского могло способствовать и установление тогда же автокефалии русской церкви^{841}. При поставлении митрополита теперь все решала воля великого князя, санкция Константинопольского патриархата не требовалась, а верховенство в церковных делах считалось прерогативой только одного светского правителя — императора, «царя».