Москва и Россия в эпоху Петра I

Твердость Маримьяны может дать худой оборот дела для Бунина. И вот вице-адмиральский секретарь спешит подать дополнительное показание:

«Сказывал я Маримьяне в прошлых годах, а в котором именно, не помню, на Котлине острову как его императорское величество изволил идтить во флот, в то время гулял государь на яхте, и при том были ее величество государыня императрица Екатерина Алексеевна и блаженныя памяти царевич Алексей Петрович, да царица Прасковья Федоровна. И его императорское величество прощался, и ее, царицу, целовал, и жестоко плакали, знатно де зело Прасковью Федоровну любит и жалует…»

«А для того государь ее любит и жалует, – отвечала Маримьяна, по уверению Бунина, – что он, государь, не русской породы и не царской крови. Как же ему до невестушки быть недобру, коли он иноземческого поколения?»

Старуха и в этих дополнительных словах с розыску заперлась. Но для нас все равно, писарю или бабе принадлежали толки об отношениях царя Петра к царице Прасковье. Важно здесь то, что никакое обстоятельство, до высших персон относившееся, не ускользало от внимания народа. Народ подметил любовь и уважение государя к невестке и поспешил объяснить по-своему причину этой любви: «Иноземец де по своему происхождению, Петр и любил Прасковью за то, что та не отвращалась ни от чего иноземного».

Между тем, двукратно пытанная старуха, вельми разболевшись, испросила отца духовного.

– Все, что я при розыске показала, – говорила она между прочим на исповеди, – и то самая сущая правда. Стою в том непременно, даже до смерти.

Неделю спустя Маримьяна, еле живая, вторично просит исповедника. Допросчик в рясе не разведал, впрочем, и на второй исповеди ничего нового.

Новое берется сообщить Бунин.

«Сверх сказанного мною, – пишет он в дополнении, – доношу о поповом деле Маримьяны». Затем он передает известные уже нам выходки старухи против котлинского попа «в поношении священнического чина», о чем писарь и просил розыскать. «Из чего, может быть, – уверял он, – что и явится обстоятельнее для лучшего следования Маримьяновых неправых и непотребных в христианской должности поступков… А что я прежде сего о сем не доносил, то для того положил, просто мня, что сие дело до моего не касается».

Справки по попову делу, тянувшиеся в продолжении двух месяцев, не обнаружили ничего особенного, и к допросу призвали наконец единственную свидетельницу беседы Бунина с Маримьяной – жену Бунина Варвару. Долгий непризыв ее к допросу опять таки наводит на мысль, что Сиверс всячески хлопотал за своего секретаря. Видимо, ободренная заступничеством одного из сильных, Варвара подтвердила извет мужа. Впрочем, с некоторыми вариантами против его доношения. Но на эту рознь не обратили внимания будто бы потому, что Варвара после родов была больна. На этом основании ее без дальнейших расспросов тотчас освободили на расписку отца ее с обычным заклятием, «о чем она спрашивана, о том ни с кем ей разговоров не иметь под страхом смертной казни».

Наказание кнутом

Что до искалеченной уже пытками Маримьяны, то приведенная в третий раз в застенок, на очную ставку с писарем, она сознавалась в резком отзыве о попах, но относительно Бунинского доношения осталась при прежнем показании. Не изменял, разумеется, своему доносу и сам Бунин. Старуху были готовы потащить на дыбу в третий раз, но отложили пытку – злополучная женщина чуть была жива.

Бунин так наконец и отделался от розыска. Высидев шесть месяцев в тюрьме, он дождался освобождения, с запретом, впрочем, отлучаться из Петербурга. Полгода спустя вопрос о том, отпустить или не отпустить его в Кронштадт на место служения, предоставлен был на рассуждение Адмиралтейс-коллегии.

Между тем об обговоренной им состоялось решение: «В непристойных словах разыскивать и пытать ее еще накрепко, чтоб показала самуя истину, только сие чинить в то время, как она от болезни выздоровеет, и о состоянии ее караульному сержанту рапортовать повседневно».

По именному указу его величества 8 декабря 1724 года отправлены на «неисходнее пребывание» в Пустоозеро две старухи, Федора да Авдотья, «за важные непристойные слова». Пропитание им предоставлялось иметь от своих трудов. Та же участь предоставлена была и Маримьяне.