Москва, я не люблю тебя

Новый герой стоял на том же месте и с той же пачкой сигарет. Ему те же двадцать пять, но на просьбу джентльмена он отвечает ударом в лицо только потому, что его осмелились попросить. Ему одинаково неинтересны Эля и Аня, а Дениса он выебал еще в канун своего семнадцатого дня рождения. Любую просьбу он воспринимает как личное оскорбление. И остатки всех вечеров в его жизни давно истлели в исписанных органайзерах родителей. Он не рвался в новые герои, просто у него не было выбора не стать им. Его глаза пусты, потому что единственная возможность города — он сам.

Первый мальчик женился и произвел на свет близнецов. Они с женой много зарабатывали и еще больше тратили. А потом он банально сгорел в костре Одноклассников. ру в подагрических руках своей первой любви. И даже фотографий не осталось.

Второй стал кем-то очень главным и застрелился на следующий день, предварительно выложив на WikiLeaks видео и аудиозаписи своего полового акта с высшим чином из РПЦ.

Он так и не узнал, что быть новым героем в наши дни все равно что пытаться отсосать у самого себя, на вытянутой руке держа айфон для глубины кадра.

— Хуетень какая-то, — Игорек отбросил журнал, повернул голову, чтобы позвать Михалыча, но осекся.

Михалыч стоял, приложив обе руки к груди, на манер кающегося грешника, и что-то бубнил, вперившись в небо. До Игорька несколько раз долетели слова «завтра» и «клянусь».

— Ну, все. Кажись окончательно ебнулся, — усмехнулся Игорек. — Хотя здесь все такие. Пропал город! — Игорек назидательно поднял указательный палец. — Пропал. А мне и не жалко нихера.

Впрочем, это пессимистическое утверждение совершенно не разделяли двадцатитрехлетние Тохта и Тоджибек, спускавшиеся на набережную со стороны Нового Арбата.

Также они ровным счетом ничего не знали о пронизанной светлой печалью статье «Поминки по Столице», которую читал Игорек и которую вот уже вторые сутки обсуждали пятнадцать с половиной хипстеров на портале OpenSpace.ru.

Одни утверждали, что город сгубило отсутствие велосипедных дорожек и плохое качество латте практически во всех заведениях «Красного Октября». Другие говорили, что проблема в самих жителях города, отличающихся крайней степенью снобизма вкупе с «зеро-толерантностью». Нашелся даже кто-то, написавший, что «скоро наступят новые времена, в которых калейдоскопичность смены незначимых героев Москвы сделает само понятие „москвич“ чем-то анекдотичным».

Даже если бы Тохта и Тоджибек владели русским на уровне школьников третьего класса и имели компьютер с выходом в интернет, вряд ли бы они поняли, о чем речь. Снобизм был им неведом с рождения, равно как и латте, а новые времена они делали здесь и сейчас. Единственное, что могло бы заставить их согласно кивнуть, это расшифровка термина «зеро-толерантность».

С нетерпимостью здешних жителей к приезжим ребята познакомились сразу как приехали. В момент выхода с вокзала, когда истинные москвичи Муса и Ваха обстреляли их из травматического оружия, пронесшись мимо в наглухо тонированном джипе, заднее стекло которого было задрапировано флагом Ингушетии.

— А городские нигде приезжих не любят, — сказал тогда Тохта. — Как-то обживемся, что делать?

Они спустились к гранитному парапету и стали смотреть на воду.

— Дорогие москвичи! Доброй ночи! Доброй вам ночи, вспомина-а-а-а-айте нас! — донесся с другой стороны пьяный рев. Ребята заржали.

— Чё ржешь! — заорали из-за реки. — Ебало завали! Понаехали черножопые! Ебало, те говорю, завали!

Тохта и Тоджибек переглянулись и, не сговариваясь, побежали через улицу. На дорогу выскочила кавалькада черных лимузинов. Таджики по-птичьи метнулись на тротуар, а Тохта едва не упал прямо под колеса большого джипа. Джип сбавил скорость, и Тохта увидел, как опустилось заднее тонированное стекло, явив миру здоровенную небритую рожу в темных очках. Тохта инстинктивно прикрыл голову руками и начал молиться. Но джип проехал, не останавливаясь.