Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

На следующий день в сопровождении конвоира я уже следовал пешим порядком на Переборы. Идти было километра три и примерно за час мы туда добрались. Переборы – большой, вполне благоустроенный лагерь, в нем находился подобный Свободлагу для строительства БАМ центральный ОЛП («генеральный штаб») сооружения Рыбинского моря. Просторные бараки, койки со всем «прикладом», на окнах марлевые окрашенные акрихином в лимонный цвет занавески. Столовая – почти как вольная: столы с пластиковой облицовкой, и даже стулья вместо привычных скамеек или табуретов. Иногда на столиках появлялись букетики полевых цветов (дело-то было в начале лета), а главное – суп наваристый, густой, да и каши давали прилично. Особого голода я здесь уже не чувствовал.

На высоте и культработа: здесь почти в полном составе находился театр народного артиста СССР Радлова во главе с ним самим[245]. Ставятся различные муз комедии и, конечно, на высоком профессиональном уровне: попробуй-ка поставь хуже, начальство – это не столичные критики: сразу разберется, и насидишься в ШИЗО, хоть ты и Радлов.

Из всех артистов мне запомнилась талантливейшая Нелли Поль: тоненькая как тростиночка, с огромными серыми глазами. Худа она была настолько, что вполне соответствовала кондициям колымских доходяг. И в чем только душа держится, но на сцене она преображалась: не были заметны ни ее худоба, ни несовершенства костюма. Это был самый настоящий капризный прапорщик женского пола из «Свадьбы в Малиновке» и вообще, какую бы она ни играла роль, она абсолютно входила в образ. Нелли прекрасно пела, танцевала.

Спектакли и киносеансы на Переборах бывали довольно часто, раз-два в неделю. Я, по мере возможности, никогда их не пропускал. Зал в клубе был примерно на 300–500 человек, более половины мест на спектаклях были заняты лагерным начальством и их семьями. При этом вели они себя, как им и полагалось по умственному развитию, по-хамски: курили, отпускали вслух всякие скабрезности и так далее.

Моя новая работа не требовала больших затрат энергии. Меня направили в электромеханическую мастерскую, где была организована бригада из трех человек по монтажу щитов слаботочной сигнализации.

До меня здесь уже работало двое зэков: женщина – радиоинженер и бывший главный инженер Рыбинского мехзавода, откуда я сюда прибыл. Он был осужден на десять лет. Рассказывали, что на нем с самого начала держался весь завод, а директор был просто номинальной величиной. Авторитетом главный инженер пользовался огромным, часто принимал весьма рискованные решения, прижимал своих подчиненных иногда так, что завел себе на заводе предостаточно недругов. Когда директором был назначен полковник Конахистов, человек тоже с характером, то директорские замашки главного пришлись ему не по душе. Но понимая, что по эрудиции и знанию производства он ему и в подметки не годится, Конахистов до поры до времени молчал, но «материалец» накапливал. Когда на заводе случилось очередное ЧП и стали искать крайнего, директор, нажав на пружины своих дружков по НКВД, сам выкрутился, а главному сунули «баранку». После осуждения бывшего главного, уже в качестве зэка, долго уговаривали остаться на заводе, обещали всевозможные поблажки, почти вольную жизнь, фактически оставили прежнюю работу, возможность продолжать семейную жизнь (его жену – Марью Николаевну, милейшую женщину, с которой я иногда встречался, работая на телефонной станции, даже оставили на прежней работе – секретарем директора), но бывший главный уперся: «Нет!».

Дела на заводе при новом главном резко пошли под гору, и НКВД все же не терял надежды не мытьем так катаньем уломать бывшего главного остаться на заводе, но все впустую. Особых мер воздействия к нему применять, по-видимому, не хотели, все-таки хоть и бывший, но свой. Перевели его на Переборы, благо близко, а там, когда жареный петух клюнет, может, и одумается, но он держался. Когда приходила его навестить Марья Николаевна, он к ней даже не выходил, а со времнем, чтобы сжечь за собой мосты, демонстративно сошелся с женщиной-радиоинженером, ничем ни примечательной молодой и толстой еврейкой из нашей бригады. Марья Николаевна приходить к нему перестала, но продукты питания систематически присылала. Продукты он, конечно, брал, ведь все же к лишениям лагерной жизни он не привык, кормил ими свою лагерную «жену», а иногда угощал и меня. Работа у нас была фактически не трудная и довольно интересная: приходилось монтировать сложные электромеханические схемы со множеством радиоламп, реле и сервомоторов. Помимо сборки, в нашу обязанность еще входила и предварительная проверка и наладка работы щитов. Никаких норм у нас не было, никто не беспокоил и не торопил, потому и мы особо не спешили. Хватало времени и на беседы, и на любовные уединения наших молодоженов, ведь в лагере они жили в разных зонах и такой возможности не имели.

8