Москва купеческая

Если речь Коновалова была как бы проявлением чаяний и пожеланий левого крыла Московского купечества, то другое выступление, П. П. Рябушинского, было встречено совершенно иначе. Он выступал от имени Биржевого комитета. Председателя Г. А. Крестовникова на банкете не было, но фактически П. П. говорил от себя, не выражая мнения тех, кого он формально представлял. Говорил он на свою любимую тему, о роли и значении купечества и призывал присутствующих признать представителей промышленности и торговли первенствующей и главенствующей группой в государстве.

"Русскому купечеству, - говорил он, - пора занять место первенствующего русского сословия, пора с гордостью носить звание "русского купца", не гоняясь за званием выродившегося русского дворянина".

Последние слова носили весьма злободневный характер. В самый день юбилея в газетах появилось сообщение, что известный московский промышленник, главный руководитель Прохоровской Трехгорной мануфактуры, И. И. Прохоров, возведен, со всей своей семьей, в "потомственное Российское дворянское достоинство".

Речь Рябушинского далеко не всем понравилась.

Заключительные слова вызвали даже протесты. Большинство нашло ее неуместной, в особенности в устах "официального представителя" Московской биржи; другие сочли неудачным выпад против И. И. Прохорова, который пользовался общим уважением; наконец, некоторые заявили, что, давая такую нелестную характеристику русскому дворянству, нельзя этого делать вообще и, в частности, на обеде, куда были приглашены официальные представители дворянского сословия, в лице Костромского губернского предводителя Б. Н. Зузина, который, к слову сказать, никак на эту речь не реагировал.

Как бы то ни было, речь Рябушинского, придавшая банкету несколько митинговый характер, несколько ослабила то внушительное впечатление, которое создалось тщательно подготовленной и продуманной речью устроителя и руководителя банкета.

Других выступлений, кажется, больше не было.

Открытых прений - тоже. Сказали несколько речей в самом конце ужина - и этим празднество закончилось.

Третья часть юбилейного празднования заключалась в поездке на фабрику, для осмотра выстроенных помещений для школ, больницы, приюта, богадельни и т. д. Я уже упоминал, что все эти сооружения отличались чрезвычайной роскошью, особенно внешней. Здания строил архитектор Желтковский, один из талантливейших московских зодчих. Все они были в стиле ампир и облицованы мрамором.

Роскошь построек соответствовала роскоши праздника. Приглашенных, которых было не так много," помнится, человек 25-30, - повезли из Москвы на экстренном поезде, у всех были особые помещения, а кулинарная сторона обслуживалась рестораном "Эрмитаж". Но пышностью и богатством приема дело не ограничилось. Приглашенные были подобраны так, что создалась возможность разного рода собеседований, главным образом, о вновь возникнувшей думской группе прогрессистов и о контакте с нею левых московских буржуазных элементов.

ГЛАВА IV

В первые месяцы после открытия военных действий против Японии война чувствовалась в Москве, как и во многих других местностях Европейской России, весьма мало.

Московский военный округ не был мобилизован, никаких продовольственных ограничений никто не знал, и жизнь текла прежним порядком. Война была крайне непопулярна, острословцы называли ее "борьба макаки с кое-каки", а после проезда Куропаткина через Москву говорили, что ему поднесли такое количество икон, что он совсем не знает, каким "образом" сможет победить японцев. Правда, в большом кремлевском дворце был комитет великой княгини Елизаветы Федоровны, который работал на помощь раненым, но раненые были далеко, их никто не видел, и эта красно-крестная работа не меняла характера прежней, спокойной жизни.

С течением времени картина стала меняться. Общей мобилизации в Москве не было, но в индивидуальном порядке было призвано много прапорщиков запаса, во многих семьях сыновья и братья оказались в действующей армии, кое-где стал появляться траур.

Обнаружилось, что на фронте далеко не все благополучно, в особенности в деле помощи больным и раненым. Чувствовалось, что нужно как то помочь; возникла общеземская организация, во главе с князем Львовым. А. И. Гучков уехал на Дальний Восток, как уполномоченный Красного Креста и как представитель города Москвы. А главное, становилось ясным, что это не та "маленькая победоносная война", о которой мечтал министр внутренних дел Плеве и которая помогла бы бороться против революционного движения, а надвигающаяся военная катастрофа, грозящая стране небывалыми потрясениями. И Мукден, и Лаоян, и гибель "Петропавловска", и сдача Порт-Артура и в особенности Цусима, трагически об этом свидетельствовали.

Военные неудачи на Дальнем Востоке поставили перед страной вопрос об ответственности и правительства, и всего режима за происшедшую катастрофу. Общественные организации стали реагировать. Первым заговорило Московское городское общественное управление.