Сейчас же после моего вступления в должность – ввиду революционного времени все прочие формальности были устранены – для меня начались неприятные сюрпризы. Когда наутро после выборов я приехал в управу, рассчитывая встретиться с В. Д. Брянским, ожидая, что он мне сдаст дела, я с удивлением узнал, что в то же самое утро мой предшественник уехал в Крым, оставив ключи на своем письменном столе, в котором деловых бумаг почти не было. Я был не только задет таким бесцеремонным поступком, но и весьма озадачен, опасаясь непредвиденных, серьезных для меня затруднений. Мои ближайшие сотрудники были возмущены таким необщественным методом действий и, не за страх, а за совесть, помогли мне сразу разобраться во всем, что было связано с моими новыми обязанностями. В моем непосредственном ведении, кроме финансового отдела и казначейства, были контрольный отдел, бухгалтерия, воинское присутствие, городской комитет по отсрочкам, юридическая часть и так называемое первое отделение, т. е. личный состав, и, наконец, помощь семьям призванных. Все это оказалось не таким страшным, так как во главе каждого отдела стояли старые, испытанные руководители, с большинством коих я был и ранее хорошо знаком. Делопроизводство в Московской городской управе было организовано с большим техническим совершенством, и московская общественность им по справедливости гордилась. Это было подлинное общественное служение с весьма своеобразной иерархией и с огромным накопленным деловым и техническим опытом. Москва, конечно, не была единственным исключением в цепи русских земских и городских управлений, но она, несомненно, стояла среди них на первом месте. И если в Союзе городов приятно было работать, так как приходилось организовывать новую деятельность и новое учреждение, то работа в Московской городской управе была поистине приобщением к старой общественной традиции местных самоуправлений.
Другой сюрприз был еще более неприятным. Московские городские финансы складывались тогда из двух источников: во-первых, действовал обычный городской бюджет с обычными источниками дохода: налогами и сборами, доходами городских предприятий и т. д.; во-вторых, по красно-крестной работе – в Москве она была целиком в ведении городской управы – получались ассигновки от правительства, через Особое совещание по обороне; суммы поступали огромные, но приходили с запозданием. Так как был проведен принцип «единства кассы», то всегда был так называемый «кассовый дефицит» – недостаток оборотных средств, достигавший весьма больших размеров. Чтобы его покрыть, производился в московских банках учет финансовых векселей на крупную сумму – несколько десятков миллионов. Учет векселей свершался с правительственной гарантией, предоставлявшейся Главным управлением по делам местного хозяйства, по соглашению с департаментом Государственного казначейства.
В первые же дни после моего вступления в должность нужно было совершить очередной переучет городских векселей. Эта операция, как и все городские операции, была быстро проведена по трансферту, и векселя отправлены в отделение Волжско-Камского банка. Вскоре, однако, мне сообщили, что управляющий отделением просит меня лично приехать в банк. Я был акционером Волжско-Камского банка и состоял в учетном комитете московского отделения. Управляющим был К. Ф. Корженецкий, по прозванию «генерал», так как он имел чин действительного статского советника[42]
. У меня с ним были самые приятельские отношения, и потому с весьма смущенным видом он заявил мне, что не может произвести переучет без санкции банковского комитета и что сам он тут ни при чем. Меня это возмутило, но делать было нечего, и я отправился к А. Д. Шлезингеру, председательствовавшему в Московском банковском комитете. В Купеческом банке я также был пайщиком и недавно перед этим присутствовал на общем собрании. Шлезингер очень вежливо и все время извиняясь сказал мне, что он тоже тут не виноват, что это от него не зависит и что вопрос слишком важный, чтобы решать его в Москве. По его словам, я должен заручиться согласием Центрального банковского комитета, заседавшего в Петербурге, и если я таковую санкцию получу, то с его стороны препятствий не будет.Когда по возвращении в управу я доложил это дело Н. И. Астрову, то он, что называется, «скис». Видимо, он сразу решил, что чаяния и его, и его друзей, что я окажусь связующим звеном между городом и банковскими кругами, не оправдались и что, очевидно, зря меня выбрали. Я сказал Астрову, что нужно ехать в Петербург и что я выеду в тот же вечер. При этом я его предупредил, что, может быть, возникнут некоторые вопросы, касающиеся дальнейшего хода городского хозяйства, и тогда придется звонить из Петербурга по телефону. Мы условились о времени вызова и о том, что он ответит.