Москва-Лондон

Проваливаясь в снегу, задыхаясь от бега и страха, не оглядываясь назад, где скалила свои страшные зубы их судьба, они пробирались все дальше и дальше вперед, к дыму, к людям, к спасению…

Глава IV

Быть может, едкий дым первым проложил дорогу к помутившемуся сознанию Анфисы Саватеевой. Быть может, терзающая тяжесть множества беспощадно похотливых мужских тел, почти целые сутки словно могильные плиты лежавших на ней, вдруг оставившая ее, зажгла на миг затухающий разум — быть может… Во всяком случае, она ужом выбралась из кучи храпящих своих мучителей и, сокрушая огонь обнаженным телом, выползла

из скверного узилища…

Петрунька не видел этого, хотя и был сейчас совсем рядом с разбойничьим становищем. Мог ли он догадаться, кого едва не сжег заживо в одной

из мерзких нор?..

Огромный костер поглотил стог сена. Вокруг пылали маленькие костры в лазах землянок. Огонь начал уже пожирать сухие ветви, сучья и стволы деревьев, грозя совсем скоро перерасти в настоящий большой лесной пожар…

Ад поднимался на этот клочок земли… Ибо он не всегда терпеливо

дожидается своих жертв в преисподней…

Анфиса на миг ослепла от яркого света костров после кромешной тьмы разбойничьего логова. Она невольно прикрыла глаза руками и замерла неподвижным изваянием…

Избитое, исцарапанное, искусанное, все в огромных синяках и кровоподтеках, зловонной грязи, смешанной с соломой и земляным прахом, большое и ладное тело этой тридцатипятилетней женщины покрылось сейчас зловещими бликами бушующего вокруг огня.

— Стерва-а-а-а! — донесся вдруг до ее сознания чей-то густой окрик.

Языком пламени она бросилась в сторону и окончательно пришла в себя от зловещего свиста тяжелого топора, скользнувшего совсем рядом

и вонзившегося в промерзшую землю.

— Исчадие адово! — прохрипела она сквозь зубы. — Сатана-а-а!

Горло нападавшего, не успевшего вновь поднять на нее свое страшное орудие, хрустнуло в сильных руках Анфисы прежде, чем успело издать последний смертный хрип…

Подняв боевой топор с длинной рукояткой над головою, она завертелась на одном месте, высматривая, кто еще из разбойников вылез уже из своих земляных нор.

С полусожженными волосами, обезображенным лицом, лихорадочно горящими, навыкате глазами, совершенно нагая, с огромным боевым топором в руках над головою — о, она была сейчас страшна и прекрасна одновременно, освещенная огнем лесного пожара и искрящимся от его пламени снегом…

Вот она увидела какое-то большое тело, катающееся по снегу в попытке потушить горящую одежду. Но человеку не пришлось сгореть: топор Анфисы рассек его почти пополам…

Она в неописуемой ярости, металась вокруг горящего стога, рубя направо и налево всех, кто выползал из горящих землянок, пытаясь спастись от огня и дыма. При этом женщина что-то бессвязно кричала, навзрыд плакала, молилась, отчаянно ругалась, кого-то звала, кого-то проклинала, кого-то призывала… и — рубила, рубила, рубила…

Когда все было кончено, она бросила топор в огонь, а вслед за ним ногами закатила туда тела своих мучителей — не обязательно уже мертвых…

Потом она тщательно обтерла все тело, лицо и руки чистым снегом и, обращаясь к черному небу, громко, спокойно проговорила, едва раскрывая изгрызенные и кровоточащие губы:

— Великий Боже… всеблагий повелитель… очисть рабу свою вечную… отмой… от скверны сатанинской… да прими в чертоги свои райские к мужу моему, тобою данному. Васенька… кровинушка моя… родимый мой… любовь моя неизреченная… единственный мой… к тебе… к тебе я… Прими… не оттолкни… невинна я пред тобою… Оленька, доченька моя!.. Петрушенька, сыночек мой!.. Молитесь за мать свою несчастную… О Господи-

и-и-и… прими-и-и-и…

И она вошла в бушующее пламя огромного костра…

Глава V

…ЗадыхаЯсь от бега по глубокому снегу, они добрались наконец до первой усадьбы какой-то большой деревни.

— Все… паду… пусть… пусть… грызут… до смерти…

Манька повалилась в снег и зарылась с головою в его пушистое покрывало…

— От… отстали уж… нету их… — проговорила Ольга, едва переводя дыхание и тоже упав на снег, раскинув руки по сторонам. — Лошадью, знать, утешились… Жаль животину безвинную… Собою нас от лютой смерти спасла…

— Неужто Господь ниспослал нам спасение? — Манька подняла голову. С лица ее лилась вода от растаявшего на нем снега.

— От волков… пожалуй… спаслись. А вот от людей…

— От разбойников… татей проклятых… сбежали. Того и так немало… Это Господь в доброте своей неизреченной избавление от них ниспослал нам. Ужо молебен знатный отслужим!

— Отслужим… — с вздохом согласилась Ольга, лежа рядом с Манькою на снегу, у самого бревенчатого забора, рядом с распахнутыми настежь мощными дубовыми воротами на больших кованых петлях. — Ан сейчас-то мы где?

— Один Бог ведает… Вот дух переведем, у людей и справимся…