Москва-матушка

—      Пропадешь тут.

—      Найдут.

—      Пока солнце взойдет — роса очи выест. Разве не знаешь — Диким полем сии места зовут. Здесь мужику в одиночку и то страшно, а ты... Такая красивая. Мало ли мечется злых людей по степи. Пока найдут...

Дружинник ловко вскочил в седло, подал ей руку, вознес легко ее над конем и посадил впереди себя.

И с этого мига, Ольга помнит хорошо, развязалась в ее душе какая-то завязочка и вошло туда неизъяснимое, сладкое чувство привязанности к этому человеку. Она всецело доверилась парню и знала, что своей мощной грудью прикроет он ее от любых не­взгод, его сильные плечи не согнутся под любой житейской тяжес­тью, и если полюбит он ее, то будет любить всю жизнь.

Ольга плохо помнит, о чем говорили они в этот предрассветный час по пути в лагерь. Да и не это было важно. Про любовь не было сказано ни слова, но Ольга понимала — все, что говорилось, гово­рилось об этом.

Возвратились они, когда лагерь еще спал. Так никто и не узнал в это летнее утро, что Ольга заблудилась в степи, а холоп Василь­ко хотел было утечь в Дикое поле.

Весь год Ольга вспоминала об этой встрече и вот теперь, через несколько часов пути, она снова приедет в имение князя Соколец- кого и, может быть...

От предчувствия радостной встречи ныло в груди.

Там, где Южный Буг пересекал границу Речи Посполитой и уходил через Дикое поле в море, над самой рекой стояла старая крепость Соколец. Князь Данила, теперешний владетель крепости, память своих предков чтит свято. Две главные башни названы в честь первых князей: одна башня Глебова, другая Иванова.

Весной князь был позван к соседу шляхтичу Чапель-Чернецко- му и возвратился домой лишь спустя месяц. С князем, во главе отряда вооруженных конников, приехал старший сын шляхтича Август.

В начале лета, по слухам, ожидался набег, и потому лишняя сотня воинов была очень кстати.

Вечером князь принимал еще одного гостя. По пути заехал к нему сурожский купец Никита Чурилов с дочкой. Повозки с това­рами завезли за крепостные стены, парубков разместили во дворе, а самого купца и Ольгу князь позвал на ужин в свои хоромы. Пан Август поглядывал на Никиту косо —ему было не по душе, что князь ставит этого москаля рядом с ним и привечает, как равного ему — ясновельможному пану Чернецкому. Ужинать начали с мол­чания, но когда по знаку Никиты слуга внес бочонок фряжского вина, пан Август подобрел. Выпили сначала за хозяина, потом пи­ли за пана Августа, за удачную торговлю сурожанина.

—      Хорошо ли доехал? — спросил князь Никиту.

—      Доехал, слава богу, благополучно.

—      Говорят, татары в Диком поле балуются?

—      Нет, все было тихо. У меня провожатые были из татар.

—      Это плохо,— заметил пан Август.

—      Почему же плохо? Среди татар есть честные люди.

—      Я не о том. Когда в Диком поле тихо —жди грозы. Если рыскают шайки, с этим мириться можно. А уж коль шайки исчез­ли — жди большого набега.

—      Что верно, то верно, Никитушка,— согласился князь Дани­ла.— В большой тревоге пребываем мы ныне. Холопы бегут, кре­пость моя ветшает, рать большую держать — сил нет. Худо живем, ой как худо.

—      А я на тебя, было, большую надежду питал. Думал, ты дашь мне провожатых, как ранее.

Князь долго молчал, потом сказал:

—      Провожу. Хоть не далеко, но провожу.

—      А я бы не советовал,— начал было говорить пан Август, но князь перебил его:

—      Я, слава богу, еще хозяин здесь и советовать мне...

—      Да я, князь, не тебе, а гостю твоему ехать далее не советую. И головы лишишься, и товаров. Быть может, вам не ведомо, а я знаю — татары большой набег на москалей замыслили. Ихний хан

Менгли с нашим крулем Казимиром в дружбе пребывают, и при дворе о набеге уже говорят давно... Я бы на твоем месте от дружи­ны ни одного воина отрывать в провожатые не посмел.

—      Ты бы не посмел, а я посмею! — воскликнул охмелевший князь.— Позовите сюда Ваську-огнишанинаЧ

—      Прости, князь,— пан Август поднялся,— я пойду на покой. Утром на свежую голову поговорим.

—      Вольному — воля,— сказал князь вслед Августу.— Не люблю сего спесивого поляка, не люблю,— добавил он, когда пан вышел.

—      Привечаешь зачем?

—      Нужда, Никитушка, нужда. Москва, мой друг, ой как дале­ко, а пан Чернецкий — мой сосед. Слышал его слова — круль их­ний с ханом в дружбе. В случае чего, у него заступу просить при­дется. А вот старший дружинник мой. Подойди сюда, Василько!

К столу приблизился высокий, статный парень, поправил висев­шую у пояса саблю, поклонился.

—      Узнаешь гостя?

—      Узнаю, государь мой.

—      Надобно его проводить на сей раз до Днепра, до порогов. Сколько дружинников сможем выделить?

—      В прошлый раз две сотни ходило.

—      Ныне, пожалуй, сотней обойдешься. Снова сам поведешь. Да ты на меня смотри, чего на девку глаза пялишь?! — Князь ударил по столу ладонью.— Иди, готовь дружину! Когда, Никитушка, вые­хать думаешь?

—      Медлить нельзя. Завтра утром.

—      Верно решил. Слышал, ты? Завтра утром!

—      Исполню, государь мой.

—      Иди. И вот еще что. Разыщи княжича — пусть утром зайдет.