Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами

Имел Василий Иванович в Уфе большую торговлю мануфактурными и галантерейными товарами, но торговать особенно не любил и даже сына Мишу не понуждал продолжить фамильное дело. Более того — убедившись, что его сын и единственный наследник не имеет никакого интереса к коммерции, Василий Иванович и вовсе прикрыл свое торговое дело, отдавшись общественной деятельности — работе в качестве товарища директора в Уфимском общественном банке, одним из основателей которого он был сам.

Мечта у Василия Ивановича была другая — он видел своего сына инженером, а еще точнее — инженером-механиком. Поэтому и отправился Миша Нестеров после недолгого и бесславного пребывания в уфимской гимназии в Москву, где три года проучился в реальном училище К. П. Воскресенского.

Однако отцовской мечте не суждено было сбыться. Будущий инженер Нестеров был не в ладах с математикой, враждовал с иностранными языками, но зато очень дружил с рисованием. Весьма и весьма. Настолько, что директор училища Константин Павлович Воскресенский убедил Василия Ивановича Нестерова в том, что его единственному сыну лучше учиться живописи, а не инженерному делу.

А может быть, директору просто надоел неугомонный проказник, носивший громкую (и заслуженную) кличку «Пугачев», и он попросту решил «сплавить» его из училища? Так вот, деликатно и ненавязчиво. Кто его знает?

Но это и не важно.

Важно то, что в 1877 году Михаил Нестеров был принят в Училище живописи, ваяния и зодчества, или, как его еще называли — Московскую школу живописи. Так вот и родился тот самый известный нам художник Нестеров.

Душою этой школы был Василий Григорьевич Перов.

«Ему была одинаково доступна „высокая комедия“, как и проявления драматические. Его художественный кругозор был широк и разнообразен, — писал о Перове Нестеров. — Его большое сердце болело за всех и за вся. И мы знали, что можно и чего нельзя получить от нашего славного учителя. А он такой щедрой рукой расточал перед нами свой огромный опыт наблюдателя жизни. Все, кто знал Перова, не могли относиться к нему безразлично. Его надо было любить или не любить со всею пылкостью молодости, и мы, за редкими исключениями, его любили».

Жили будущие художники свободно и привольно.

Вволю проказничали, и Нестеров, как и следовало ожидать, был среди них заводилой.

Учебой Нестеров со товарищи себя не изнуряли — больше сил (да и времени) тратили они в иных местах.

Нет, не в галерее Павла Михайловича Третьякова в Лаврушинском переулке, хотя захаживали они туда довольно-таки часто.

Как и положено людям, ведущим богемный образ жизни (а художники, если кто не знал, — это самая главная, самая-самая богема и есть), просиживали они в трактирах и прочих заведениях подобного рода.

Москва — город веселый. Есть где погулять. Да и дирекция школы живописи — это вам не начальство Первого Московского кадетского корпуса тех времен.

Если кому-то из москвичей того времени требовался художник — портрет написать, вывеску обновить, фотографии ретушировать, детей рисованию обучать — то проще всего было найти его… в трактире, этой своеобразной бирже московских живописцев.

Начальство либеральное.

Родители далеко.

Молодечество в крови так и бурлит.

Да еще и деньги свободные, от халтур всяческих, в кармане шуршат-звенят!

В такой ситуации до беды один шаг.

Нестеров почувствовал, что богемное пьяное болото начало засасывать его, и принял решение уехать в Петербург, в тамошнюю Академию художеств.

Любимый учитель, Перов, настойчиво отговаривал Нестерова от подобного шага, утверждая, что пресловутая Академия не даст ему ничего полезного (и оказался совершенно прав!).

Нестеров, обуянный «охотой к перемене мест», стоял на своем и в конце концов настоял. Или — выстоял? Короче говоря — временно переселился в Петербург.

Была еще одна причина, толкнувшая Михаила Нестерова на подобный шаг. Тогда он ее не афишировал, но впоследствии, уже в зрелые годы, признался: «Время шло, а я все еще не мог сказать себе, что скоро будет конец моему учению. Хотя и видел, что меня считают способным, но меня „выдерживали“ и медалей не давали».

А ведь человек устроен так, что медалей ему хочется.

Душу согреть и родителям похвалиться. Да и не просто похвалиться, а доказать — верной дорогой идет ваш сын, правильной! К грядущим, как говорится, свершениям.

Проводы Нестерова в северную столицу выдались долгими, бурными и запоминающимися. Как участникам, товарищам по живописному цеху, так и московским трактирщикам. Было пролито много вина и… много слез.

Шебутного весельчака Мишу Нестерова в училище любили.

Еще одна порция напутствий, еще одна толика пожеланий, и поезд наконец-то начал удаляться от перрона Николаевского вокзала. Прощай, Москва!

— До скорого свидания! — ответила Москва, и не ошиблась.

Академия художеств не понравилась нашему герою сразу же.

Чопорная, холодная, бездушная и вся какая-то унылая, она сделала все для того, чтобы разочаровать Нестерова.

Прав оказался Перов, ой как прав!

Имен громких много, но что с того?

— Скучно мне! — вздыхал Нестеров, однако возвращаться обратно не спешил.