Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи

Биржа, банки, светлые пассажи и галереи превращали Москву в цивилизованный европейский город. Некоторые из магазинов того времени дошли до нашего времени. Например, выстроенные в 1890–1893 годах Верхние торговые ряды на Красной площади[15], занимающие целый квартал, или открытый в 1901 году Елисеевский магазин на Тверской улице, до сих пор поражающий пышностью отделки интерьера.

А на Тверской, в дворце роскошном Елисеев
Привлек толпы несметные народа
Блестящей выставкой колбас, печений, лакомств…
Ряды окороков, копченых и вареных,
Индейки, фаршированные гуси,
Колбасы с чесноком, с фисташками и перцем,
Сыры всех возрастов – и честер, и швейцарский,
И жидкий бри, и пармезан гранитный.
Приказчик Алексей Ильич старается у фруктов,
Уложенных душистой пирамидой,
Наполнивших корзины в пестрых лентах.
Здесь все – от кальвиля французского с гербами
До ананасов и невиданных японских вишен.

Но изменения на европейских лад коснулись только древнейшего московского торгового рынка – Красной площади, Китай-города и модных улиц, как Тверская или Кузнецкий Мост. В остальном же до 1920-х годов, когда стали или переносить, или уничтожать старинные рынки, в них оставалось все по-прежнему. О дореволюционной уличной торговле на Сухаревке, в Проломе (у Китайгородской стены) или возле Сенной площади москвичи вспоминали не с меньшей ностальгией, чем об уничтожении Красных ворот или о веселых масленичных гуляниях.

Меценат с Мясницкой

Странный народ старообрядцы, которые сами себя называют староверами Рогожского кладбища, а официальные власти кличут их раскольниками и поповцами. В XIX веке ходили сплетни, что они до сих пор живут, как современники царя Ивана Васильевича Грозного, брезгуют общаться с иноверцами и отделились от мира, запершись в своих рогожских и замоскворецких домах с глухими заборами и цепными псами.

Император Николай I Павлович Романов (1796–1855)

Чиновники и в тюрьмы их сажали, и в Сибирь ссылали, и алтари их храмов запечатывали… А они все упорствуют: крестятся двумя перстами, молитвы читают по дониконовским книгам, не признают икон современного письма, свои же, старинные, считают за грех ставить за стекло; брезгуют курить, пить чай, носить немецкое платье, слушать итальянское пение, любоваться европейской живописью, праздновать Новый год в январе.

Когда решительный Николай I извел всех их попов, несколько богатых выходцев из Рогожской слободы удумали посадить в Австрии привезенного из Константинополя своего митрополита, который посвящал по старинным канонам в сан епископа и священника новых раскольничьих попов.

Одним из инициаторов и финансистов этого тайного предприятия, вызвавшего неописуемый гнев Николая I (царь даже пригрозил Австрии войной) был крупнейший российский торговец хлопчатобумажной пряжей Козьма Терентьевич Солдатёнков.

Он мало походил на упрямца, жаждавшего перенестись во времена Ивана Грозного, в нем легко уживались два человека – русский предприимчивый купец и европейский сибарит. В своем роскошном доме на Мясницкой по воскресным дням Козьма Терентьевич вместе с родственником, торговцем старопечатными церковными книгами Сергеем Тихоновичем Большаковым, одевались в старинные кафтаны и шли бить поклоны в домашнюю молельню, уставленную иконами строгановского письма.

Разоблачившись после долгой искренней молитвы, Солдатёнков отправлялся в другие комнаты, поражавшие своим изыском, – «помпейскую», «византийскую», «античную», «мавританскую», «светелку», – где своего ненаглядного Кузю поджидала француженка Клеманс Карловна Дюпюи. Разговоры их протекали с помощью мимики и жестов, так как Кузя не знал никаких языков, кроме русского, на котором его Клеманса говорила с трудом.

В кабинете Солдатёнкова висели картины П.А. Федотова «Вдовушка» и «Завтрак аристократа», в спальне над кроватью – «Мадонна» Плокгорста, в других комнатах – полотна А.А. Иванова, Н.Н. Ге, В.А. Тропинина, В.Г. Перова, И.И. Шишкина, И.К. Айвазовского.

В будни Козьма Терентьевич отправлялся на Ильинку, в помещение № 72 Гостиного двора, где в нижнем этаже за конторкой сидел управляющий И.И. Бырышев, подсчитывая миллионные барыши фирмы от торговли бумажной пряжей и дисконта (учета векселей) или пописывая под псевдонимом Мясницкий романы и статьи для газеты «Московский листок».