Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Горсть желтых колосьев, колосья ржаные,
Я левой рукою держу,
И маки горят, васильки голубые
Роняю я в рожь, расцвечаю межу.

(«Ярило», 1907)

Общая ситуация «оставления цивилизации ради природы непонятым пророком» (включая прохождение по пажитям) встречается у Белого:

Покинув город, мглой объятый,
Пугаюсь шума я и грохота.
Еще вдали гремят раскаты
Насмешливого, злого хохота.

Там я года твердил о вечном —

В меня бросали вы каменьями.
Вы в исступленьи скоротечном
Моими тешились мученьями.

Я покидаю вас, изгнанник,

Моей свободы вы не свяжете.
Бегу – согбенный, бледный странник —
Меж золотистых хлебных пажитей.

(«Изгнанник», 1904)

Сходные ситуации описаны у Блока:
Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел.
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.

Призывал на битву равнинную —

Побороться с дыханьем небес.
Показал мне дорогу пустынную,
Уходящую в темный лес.

Я иду по ней косогорами

И смотрю неустанно вперед,
Впереди с невинными взорами
Мое детское сердце идет.

(«Погружался я в море клевера…», 1903)

И у Брюсова:

По горбику тесной межи
Иду, и дышу ароматом
И мяты и зреющей ржи.

(«По меже», 1910)

Что касается васильков, то их, помимо упомянутого выше Бальмонта, на своем пути встречает лирический герой Сологуба: «Дорога всякая легка, / Милы мне василек и клевер» («Как много снегу намело!..», 1889); у того же Сологуба есть: «Иду я влажным лугом. / Томят меня печали» («Иду я влажным лугом…», 1894).

А вот из Василия Аксенова: «Я дико бежал сквозь заросли самшита, лавра, бука и бузины, я все бежал и бежал, как дикая лошадь, как дикое стадо, и стал уже привыкать к этому дикому бегу и к кровавым полосам на коже, к свирепым южным колючкам, как вдруг я снова увидел ужас, когда сквозь куст шиповника выскочил на маленькую лужайку» («Ожог», 1975).

Также следует вспомнить популярный во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. шлягер «Васильки» (музыка П. Аедоницкого, текст Я. Халецкого; основной исполнитель – ансамбль «Орэра»), в третьем куплете которого «улыбаются васильки»:

Я иду по раздольным лугам
К василькам, василькам, василькам,
И куда ни взгляни —
В эти теплые дни
Улыбаются людям они.

36.17 C. 88. «Где же Петушки?» – спросил я, подойдя к чьей-то освещенной веранде. Откуда она взялась, эта веранда? Может, это совсем не веранда, а терраса… —

Терраса (или веранда), будучи неотъемлемым элементом всякой загородной дворянской усадьбы, служит местом действия многих сцен в русской драматургии. Ситуация «чаепитие на террасе / на фоне террасы» (отсюда Веничкино «может, это совсем не веранда, а терраса») встречается у Чехова («Дядя Ваня», 1896), Горького («Дети солнца», 1905) и др. В прозе Чехова герой рассказа гуляет неподалеку от дома возлюбленной: «Потом я слышал, как на террасе пили чай» («Дом с мезонином», 1896). Ситуация «сбор гостей вечером на дачной веранде» есть у Саши Черного:

На дачной скрипучей веранде
Весь вечер царит оживленье.
К глазастой художнице Ванде
Случайно сползлись в воскресенье
     Провизор, курсистка, певица,
     Писатель, дантист и девица.

(«Мухи», 1910)

Однако встречаются в поэзии и террасы. У Брюсова: «Там, вот там, на закрытой террасе / Надо мной склонялись зажженные очи…» («Туманные ночи», 1895). У Белого: «Здесь безумец живет. / Среди белых сиреней. / На террасу ведет / ряд ступеней» («Безумец» (3), 1904). У Пастернака: «Потом от сараев – к террасе бревенчатой» («После дождя», 1915, 1928).

36.18…все, кто был на веранде, – все расхохотались и ничего не сказали. —