29.40
В реальности ситуация, как и с Китаем, была обратной, и Куба занималась поставками сахара в СССР. Современники Венички и Митрича вспоминают:
«Уже следующий, 62-й год связал Кубу с угрозой войны, когда Карибский кризис миновал, зато кризис наступил в восприятии Кубы советским человеком. Уже утомлял их бородатый задор, в пивных уже объясняли, что „мы всех их кормим“. Выяснилось, что своей свеклы достаточно и на сахар, и на самогон, а вот хлеба стало явно не хватать. На мотив „Куба, любовь моя“ зазвучали совсем другие слова:
29.41
Вот два фрагмента из его писем Л. А. Никифоровой, написанных на Капри, – о бабах и о родине:
«Почему-то мне кажется, что Вы должны написать книгу о „бабе“ – все равно в каких юбках: в шелковых или холщовых. Говорю „баба“ нарочно, ибо – пока еще русская женщина не вся целиком превратилась в „даму“ на европейский лад и в „женщину“ на городской. „Баба“ – по преимуществу мать, и не только тогда, когда у нее дети, но когда она жена, любовница; так вот, это материнское в русской бабе, эта ее весь мир обнимающая жалость требует простого, правдивого изображения. Подумайте-ка над великой тоской бабьей жизни, над жизнью человека, у которого ничего нет, кроме большого, страшно емкого сердца. И не читайте тех современных и гадких выдумок о женщине, которые сочиняются импотентными мужчинами» (не позднее 21 мая 1911 г.);
и Л. Андрееву:
«Несчастье нашей страны, несомненно, в том, что мы отравлены густой, тяжкой кровью Востока, это она возбуждает у нас позывы к пассивному созерцанию собственной гнусности и бессилия, к болтовне о вечности, пространстве и всяких высших материях, к самоусовершенствованию и прочим длинным пустякам. Кроме этого, мы, как нация, примучены нашей нелепой историей, не способны к продолжительному и устойчивому напряжению, оттого что устали в разочарованиях, потеряли надежды, не умеем верить и мечемся от фанатизма к нигилизму. <…> Русь надо любить, надо будить в ней энергию, сознание ее красоты, силы, чувство собственного достоинства, надо прививать ей ощущения радости бытия» (август, между 16 и 18, 1911 г.).
29.42
Имеется в виду сцена из автобиографической повести Горького «В людях» (1915–1916):
«…дед сказал мне:
– Ложись сегодня раньше, на свету разбужу, в лес пойдем за дровами…
– А я – травок пособираю, – заявила бабушка.
Лес, еловый и березовый, стоял на болоте, верстах в трех от слободы. <…> Мне кажется, это очень хорошо – навсегда уйти в лес <…> В лесу нет болтливых людей, драк, пьянства <…> На сухом месте бабушка говорит:
– Надо закусить, сядемте-ка!
В лукошке у нее ржаной хлеб, зеленый лук, огурцы, соль и творог в тряпицах; дед смотрит на все это конфузливо и мигает.
– А я ничего не взял еды-то, ох, мать честная…
– Хватит на всех…
<…>
Уходим все дальше в лес, в синеватую мглу, изрезанную золотыми лучами солнца. <…> Хочется видеть все больше, идти все дальше» («В людях», гл. 3).
Забавно, что здесь также описывается ситуация «выпить/поесть за чужой счет» – причем и в «Москве – Петушках», и у Горького соответственно пьют и едят дедушки.
30. Назарьево – Дрезна
30.1
C. 71.железнодорожная станция в одноименном городе на магистрали Москва – Владимир.
30.2
Пиренеи – горная система на юго-западе Европы, на границе Франции и Испании; ср. у Пушкина: «За Пиренеями давно ль судьбой народа / Уж правила свобода…» («Недвижный страж дремал на царственном пороге…», 1824). То есть буквально речь идет об Испании и Португалии, находящихся «по ту сторону Пиренеев», и о Франции и других континентальных странах Европы, расположенных «по эту сторону», к востоку от Пиренеев. Не буквально же здесь без труда узнается Паскаль, а именно одна из его «мыслей»: «Истина по эту сторону Пиренеев становится заблуждением по ту» («Мысли», гл. 5, п. 294).