Москва под ударом

– Поставь самовар! Переклейные стены отвесили задрани.

– Не шабалдашничай!

– Гнид не дави.

Потащился по комнате чортовой курицей – в тени: изъянить лицом; сел – на кованец, в угол: выглядывать в кухоньку, взором следя, чтоб хозяйство держалось в исправности карликом Яшей, который треньбренькал лоханями грязными, или, раструживая свою руку, приклепистый гвоздь забивал, или громко лучиной дрежжал, или, в угол забившись, в дыре носовой ковырялся спринцовкою.

Дни-денски слышалось:

– Живо!

– Не спи!

– Не скули!

– Не вихляйся!

Висел над ним Грибиков, дергаясь грызиной:

– Чорта пусти себе в дом, – так не вышибешь лбом.

И куриною лапою скреб безволосье, роташку поджавши, в подшипниках серых.

– Живешь – шаром-даром. Попреком укалывал.

– Деньги – плачу.

– А чьи деньги?

– Не ваши!

На это – не знал, что ответить (действительно, карлик исправно платил); и, схватясь за спадавший подштанник, некстати язвил он:

– На шее-то – жабры.

Не жабры, а – железы шейные: вспухли!

– Вздул жабры!

Как будто со зла это карлик вздул жабры: болезнь раздувала.

– Ты чашку смотри не разбей: я целкач заплатил.

– Разобью, – заплачу.

– Какой ферт: деньги счетом, не чохом даются. Таскался за карликом.

– Я – не чихаю…

– Еще бы чихал: небось – нечем чихать… Возьми швабру…

А то, отозвав к подоконнику, где в паутине повесился жирный паук, заставлял с ним играть в свои козыри, чтобы обыгрывать; если увидит мастичную карту у карлика, то – гонит в кухню; а сам принимается в тенях изъянить лицом, фукать в руки, на палец смотреть, его нюхать.

Честит Вишнякова:

– Чего финтифантит!

– Зафокусил!

– С чортом дерется за грешников!…

– Тьфу.

– Вот как черти его, щелкоперенку этого, проволокут кочергами…

– Лоскутник!

Раз карлик обиделся:

– Что вам такого лоскутник наделал? Он мухи не тронет.

– Чаи мои пьет!

– Вы же сами поите его.

За глаза – то и ce: а завидит под окнами юрк Вишнякова, – так:

– Ставь самовар.

– За баранками сбегай-ка!

Сообразивши все это, построгает пальцем подпёк бородавки, на палец посмотрит, понюхает палец; и – лезет в постель: шебуршать с простыней.

4

К Вишнякову нельзя подойти со словесными едами: шею протянет; и – бросится, точно гусак, – под животики – ижицей, ликом своим – продрежжать вразумительно: и – оставалось: подслушивать около двери – о чем бишь.

О жизни полезной.

Притом: видно сразу, что – швец очень дельный; словами строчит, точно шапкой двоих накрывает; за словом не лезет: словами, как спичкою, – шаркнет, чиркает.

Свет высекается!

Этот тщедушный уродец, бывало, появится, юркая вздергом горба; и – картузик долой; кресты – в угол: Задонскому; прыгает глазками:

– Силе Мосеичу, яко достойному…

Два свои пальца – в кармашечек: за табаковкою:

– Честь и хваление. Нюхает, сделавшись морщиком:

– Пчх.

– Будьте здоровы.

– Спасибо!

И нос очищает платком своим красным; а «ижицу» -прямо в живот: с табаковкой:

– Чихните-с!

Прочоха – дождется: с прочохом – поздравит. Потом уж затворятся. Грибиков – к двери:

– Не пейте, – отеческим голосом громко дрежжит Вишняков.

– Этим чортовым зельем спалите утробу.

На блюдечко дуются губы, означив над скулами всосы:

– Бог шлет вам деньжат, – ерзнет задом – чорт -дырку.

И чешет по воздуху отеческим голосом:

– В чортову дырку деньжата профукнете. Будто читает Псалтирь.

И – просунется Грибиков:

– Верно!

На карлу рукой гребанет:

– Ты-то!

Жалится едко на карлика:

– Якает целыми днями про нос. И – под двери.

Портной заюрзикает задом; глазами добреет:

– Про нос вы оставьте, пожалуйста: зря… Оно – верно: со свищиком ходите.

Дует на блюдце.

– Кого чорт рогами под бок, – чашку донышком вверх, – не пырял?

И на блюдце поставит.

– А нос, – ну, конечно: пером его тронешь, – щекотно: а вы, можно прямо заметить, бабацали носом по жизни; и вы же остались без носа…

Юродит словами с болезненным, строгим лицом:

– А вы так не горюйте: кто – ходит без носа, кому – послан горбик.

Задумается:

– Еще хуже пред райскою дверью при носе остаться! Моргнет:

– Коль душа уцелела, так нос еще вырастет, может, с аршин у нее: во какой!

Он покажет рукой.

– Вы без носа, а «о н»? – без души.

– Это кто же за «он»? – беспокоится Грибиков.

– Он потащил вас на дело – срамное, кровавое; руки в крови у «него»: вы ж болезнью своей мыли кровь… Даже, можно заметить, – душа у вас есть… Кто же с прибылью?

Дернет рукою шпинечек бородавки:

– Я так полагаю, что – вы!

– Не пойму я, – о чем они это, – понюхает Грибиков. Пахнет придухою, кашей, портным.

– Что ж, – без носа… Носами не всем щеголять: – неприятно и сухо дрежжит Вишняков, – щегольство одолело: а вошка – рвет рот свой, до правого уха – заела!

Не выдержит Грибиков: сунется:

– Ты – поучись у него: это – правильно. Схватится он за подштанники:

– Вошка – заела: за-ее-ла! Грозит двумя пальцами.

5

Веяло летними цветнями: дул тепелок: блекотала листва; завихорились пыли и прахи; подбросились ветки, подбросились листья; над ними вдали – солносядь; накитаяло Небо: кенаровым цветом и тихостью синей; означились грусти; пробрызгались травы слезистым бериллом; жара оседала мутнеющим сгаром; пожухли окрестности: стены и крыши.

В открытом окошечке из самоварной трубы вылетали в нахмур красноглазые искры.