Поначалу нас приняли в Подлипках вовсе даже нехорошо. Потому что, во-первых, у нас не хватало репертуара, во-вторых, народ чувствовал нашу несыгранность, а в-третьих, мы там были новыми людьми. Поэтому были определённые нарекания, которые, сам понимаешь, могли кончиться плохо. Ведь кто ходил на эти танцы? Ткачихи Мытищинской швейной фабрики, солдаты местного стройбата плюс местная шпана. Но кое-как мы там… проявили усердие. А потом стали любимчиками.
За счёт чего? Во-первых, мы стали хорошо играть! Во-вторых, к нам привыкли.
Это вообще было забойное место. Мы играли при любой погоде: три отделения по сорок пять минут. И даже когда начинался дождь, танцы не прекращались: ткачихи танцевали под зонтиками.
Между отделениями был 15-минутный перерыв, во время которого тот парень, что нас нанял, давал уроки танцев. В то время, например, была очень популярна песня «Кунг-фу-файти», и он учил всех желающих танцевать этот танец, основными движениями в котором были удары, как в кунг-фу. И девчонки-ткачихи, разучивая танец, делали движения кунг-фу.
А однажды ткачихи решили познакомиться с нами, с музыкантами.
Мы заканчивали играть, когда уже было темно. А надо было ещё собрать аппаратуру и, положив её на тележки, отвезти в ДК, где она хранилась. И потом стремглав бежать на станцию, чтобы успеть на электричку. Последняя электричка до Ярославского вокзала уходила в час пятнадцать. Она шла быстро: 20 минут – и мы в Москве. Если на неё успеваешь, то на последний автобус тоже успеваешь.
Но до ДК надо было пройти 300 метров по тёмной аллее. И мы ходили, катали эти тележки, как однажды… меня кто-то в этой тёмной аллее схватил сзади за локоть. Наверное, не нужно объяснять, какие мысли приходят в такой ситуации в первый миг? Я осторожно оборачиваюсь: стоят какие-то три девки напомаженные.
«Ребята, а вы не хотите с нами сегодня провести время?»
«А где?» – спрашиваю.
«Да в общежитии. Это тут недалеко».
Там недалеко действительно находилось общежитие Мытищинской швейной фабрики, откуда, видимо, и были эти девушки.
Я говорю: «Нет, мы не можем! Мы на электричку опоздаем!»
А они говорят: «А вы у нас оставайтесь ночевать!» И одна меня за руку держит и не отпускает: «Давай, пошли! Чего ты?»
Я говорю: «Ну а что мне там делать?»
И тут она произнесла замечательную фразу: «А у меня есть цветной телевизор!»
Эта фраза, сказанная, чтобы завлечь музыкантов, мне очень понравилась: «У меня цветной телевизор». Это же 1980 год! Тогда цветные телевизоры были ещё в диковинку. Но я говорю: «Я женат, и у меня трое детей!..» А мне-то всего тогда было 20 лет!..
А ещё мы сделали из пенопласта буквы названия «Центр» и в той ракушке их вывешивали, когда играли. Так что название «Центр» впервые появилось именно там…
Один из первых сейшенов «Центра» прошёл в Театре-студии на Юго-Западе.
Театр этот находится в помещении бывшего магазина. То есть стоит обычная девятиэтажка, на первом этаже которой когда-то работал обыкновенный овощной магазин, а потом разместился театр. Поскольку об этой студии шла молва, что она продвинутая и авангардная, то мы решили, что должны там обязательно выступить, и через знакомых договорились сыграть в студии концерт после спектакля. Аппаратуру нам ставил Володя Рацкевич, с которым я тогда подружился. Механика была такая: до спектакля мы завозим и ставим аппаратуру. Настраиваемся. Но так как сцена там была очень маленькой, то на время спектакля мы аппаратуру сдвигаем в сторону и даже частично разбираем, сами же где-то отсиживаемся. А когда спектакль заканчивается и их люди уходят, мы снова всё вытаскиваем, и в 12 часов ночи приходят наши люди по нашим билетам.
Пока шёл спектакль, мы втиснулись в подсобку театра, где у них был склад костюмов. Эта подсобка находилась в соседнем доме. Делать было абсолютно нечего, и мы три часа там сидели и ужирались водкой – и ужрались. Ну, не до последней стадии, но достаточно сильно, и когда вышли играть, то были уже в весьма подогретом состоянии…
А народу на концерт набилось очень много (зал Театра-студии на Юго-Западе вмещает 150 человек. –
На сцену мы вышли в чёрных пиджаках и белых рубашках, то есть видок у нас по тому времени был несколько стрёмноватый, нас из-за него потом даже именовали фашистами. Народ смотрит – и ничего не понимает: что это за рок-ансамбль, если у музыкантов нет длинных волос? И разве это рок, если в песнях нет длинных соляков на гитарах?