Москва (сентябрь 2008)

Тем не менее, для армий всего мира «борьба с терроризмом» официально провозглашена основной, а часто и единственной задачей, хотя в реальности для ее решения предназначаются специальные подразделения, численность личного состава которых составляет порядка 1 % от общей численности ВС, при поддержке в отдельных случаях со стороны артиллерии и фронтовой авиации. Использование крупных группировок различных родов войск возможно лишь в редких ситуациях, когда противником являются значительные по численности и хорошо вооруженные формирования. Однако в этом случае боевые действия уже нельзя классифицировать как борьбу с терроризмом. Если говорить о российском опыте, то обе чеченские войны с юридической точки зрения гораздо правильнее было квалифицировать не как «контртеррористическую операцию», а как «подавление вооруженного мятежа, направленного на отторжение от России части ее территории» (или как «восстановление конституционного порядка», как это формулировалось в 90-е годы). С военной точки зрения на отдельных (в основном - начальных) этапах обеих войн имела место классическая форма боевых действий «армия против армии», в другие периоды шла противопартизанская (для ВС РФ) война. «Контртеррористическую» форму боевые действия фактически приняли в конце 2001 - начале 2002 г., именно после этого начался вывод большей части войсковой группировки с территории Чечни, поскольку при такой форме боевых действий в их наличии исчезла необходимость.

Следует подчеркнуть, что в данном контексте под партизанской войной понимаются действия относительно крупных вооруженных формирований, способных совершать атаки на подразделения силовых структур или на различного рода объекты федеральных сил или инфраструктуры. Под террористической (точнее, диверсионно-террористической) войной понимаются действия мелких формирований или отдельных боевиков, занимающихся, в основном, установкой минно-взрывных устройств (или действующих в качестве «живых мин») либо нападениями на отдельных военнослужащих, представителей власти или мирных жителей. То есть здесь определение дается через метод. Любые другие определения не имеют смысла. Крайне сложно понять даже то, кто является субъектом действий против федеральных сил. Руководящие структуры т. н. «независимой Ичкерии» утратили легитимность даже с точки зрения собственного, никем больше не признанного, законодательства. Уцелевшие вооруженные формирования имеют совершенно разные представления о том, от чьего имени они ведут боевые действия. Соответственно, невозможно однозначно определить и цели противостоящей стороны. Для одних это достижение национальной независимости Чечни, для других - создание на Северном Кавказе исламского «Халифата».

На отечественном примере можно показать, насколько удобно использование лозунга «борьбы с терроризмом» для решения задач внутреннего характера. Принятый в начале 2006 г. федеральный закон «О противодействии терроризму» трактует терроризм следующим образом: «Идеология насилия и практика воздействия на принятия решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». Как несложно заметить, т. н. «цветные революции» подпадают под него гораздо лучше, чем взрывы домов в Москве осенью 1999 г. или события 11 сентября 2001 г. в США. Не менее расширительно трактуется и понятие террористического акта. Любое несанкционированное выступление, пусть и самое мирное, можно легко интерпретировать как «иные действия, связанные с устрашением населения и создающие опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба… в целях противоправного воздействия на принятие решения органами государственной власти». Не менее ярким примером является отмена выборов глав субъектов РФ под предлогом борьбы с терроризмом. Даже активные сторонники этой меры не смогли внятно объяснить данную причинно-следственную связь.

В США заключенные лагеря Гуантанамо или «секретных тюрем ЦРУ» фактически выведены из-под какой бы то ни было юрисдикции при том, что основанием для их помещения в эти места заключения является лишь формальное подозрение в терроризме. Таким образом, налицо полное беззаконие, возможно, еще один пример «государственного терроризма».