Москва силиконовая

Мы встречались четыре месяца. На протяжении одной весны и маленького кусочка зимней слякоти Федор звонил мне как минимум трижды в неделю. Мы встречались на Триумфальной площади (его магазинчик был в одном из тихих переулочков, которые сплели паутину вокруг Патриарших прудов), где-нибудь ужинали (как правило, ужинал он, а я, природная малоежка, наблюдала за процессом, потягивая коньяк, вино или какао), шли на выставку или премьеру к кому-нибудь из моих друзей, потом он отвозил меня домой, мы выпивали по бокалу привезенного им вина и под Леонарда Коэна или Нину Саймон занимались любовью, а потом он уходил, всегда уходил к себе. И ни разу за эти четыре месяца мне не захотелось, чтобы он остался, не захотелось спать с ним рядом. Да он и не пытался остаться – он жил почти напротив своего магазина и не хотел иметь дел с московскими утренними пробками.

Я знала о нем почти все – и сухие биографические факты, и романтично-эфемерные, более важные для близости: кем он хотел стать в детстве, и когда впервые влюбился, и какая книга заставила его плакать, и остался ли в его рациональной голове теневой уголок для какой-нибудь безумной и, скорее всего, несбыточной мечты? Я все это знала, но не чувствовала его родным. Он мне нравился, иногда я его желала, но ни одной минуты я не была в него влюблена. Мне нравилось слушать, как он рассказывает о вине, но я и на мгновенье не могла представить, что за такими вот уютными вечерними разговорами пройдет моя жизнь до старости. Иногда я испытывала к нему нечто, напоминающее даже не нежность, а некое чувство на пределе нежности, но между нами не было и намека на страсть. И секс наш был, как и его саундтрек – чувственным, неторопливым, но не сумасшедшим. Не было у нас урагана, который черным смерчем срывает с домов крыши и стирает с земли города.

Я точно знала, что Федя видит во мне свое будущее. Мужчины его типа никогда не будут столько возиться с женщиной, если не прочат ее себе в жены. Он уже давно закончил присматриваться и примериваться, он считал меня спокойной и милой, считал, что я буду хорошей матерью его будущего сына, что каждый вечер я буду встречать его, тихая, нарядная и с пирогами. Он пока не спешил с выбором кольца и красивыми формальностями, считал, наверное, что его образ уже настолько врос корнями в мое сердце, что нет смысла суетиться. А я не спешила его разочаровать, хотя это и было эгоистично, наверное, я просто соскучилась по спокойному счастью. Я знала, что это ненадолго, что скоро мне захочется в омут, что у нас с Федей нет общего будущего и что в итоге он, скорее всего, меня возненавидит.

Но пока мне было с ним рядом хорошо.

* * *

И вот однажды в мою исполненную тихого счастья размеренную жизнь ворвалось чудовище. Случилось это – до сих пор помню точную дату – второго мая. Весь день я развозила готовое мыло по парфюмерным бутикам. День выдался жарким и душным – непрошеное летнее марево бесцеремонно ворвалось в нежную весну, и к вечеру ноги мои опухли и неприятно гудели. Вернувшись домой, я приготовила для них прохладную ванночку с ментоловой мыльной пеной. Поставила диск с «Доказательством смерти» – люблю рассеянно слушать тарантиновские диалоги. Заварила цветочный чай. Впустила в комнату пахнущий сиренью теплый сквозняк. И приготовилась отдаться блаженному ленивому вечеру, так похожему на любой другой из моих вечеров. Но не успела Розарио Доусон натянуть ковбойские сапоги, как в дверь позвонили.

Я необщительная. Вернее, не совсем так, пожалуй, я слишком избирательна в общении. Не вижу смысла в поддерживании отношений из вежливости, в многочасовом телефонном трепе ни о чем; в том, чтобы знать соседей по именам и обращаться к ним с просьбой одолжить стакан муки или соли. Не выношу панибратства и даже быстрого сближения – могу годами «принюхиваться» к людям, прежде чем подпустить их к себе. Зато те, кто все же оказывается на моей орбите, считают меня надежной и преданной.

В общем, назойливый звонок я пыталась списать на отсутствие соседской деликатности. В квартире напротив жила некая Людмила, бывшая алкоголичка, разбитная и рыжая. Она была моей ровесницей и почему-то считала, что раз даты в наших паспортах совпадают, значит, мы обязаны вместе проводить досуг, а именно снимать подвыпивших мужчин в подвальных барах, спаивать их дальше в полумраке Людкиной гостиной, и все ради порции скупой торопливой любви, за которой последуют похмельные утренние объятия, воняющее перегаром: «Ты была супер!» и зажатая в ладошке бумажка с телефонным номером, который наверняка окажется фальшивкой, потому что кто же будет заводить серьезные отношения в подвальном баре?

Я увеличила громкость, но дверной звонок не унимался.

На пороге стояла девушка, совсем молоденькая, едва ли ей было больше восемнадцати. Она была из тех людей, от которых хочется брезгливо отвернуться, даже если они вымыты и пахнет от них жасмином и мылом. Она была чисто одета и ярко накрашена, но в самой ее ауре было что-то… нестерильное.