Москва слезам не верит: сборник

Изабелла как будто не услышала просьбы. Людмила знала таких, они всегда ждут, когда просьбу повторят, за это время все обдумают. Но даже если Изабелла уже все решила, она потянет с ответом — Еровшин это называл «держать позу». Проситель перед такими обычно терялся, начинал нервничать и от унижения готов был отказаться от своей просьбы. И чего она передо мною выкобенивается, подумала Людмила, она же в порядке, ей свою силу показывать не надо. Как показывают силу, Людмила знала: последние полгода к ней придирался мастер на хлебозаводе. Она рассказала об этом Еровшину, считая, что та завидует ее молодости и красоте.

— Сколько лет твоей мастерице? — спросил Еровшин.

— Скоро тридцать!

— В тридцать лет еще не завидуют молодости, — отметил Еровшин. — У нее какое образование?

— Да никакого! Из работяг. Была бригадиром, теперь вот мастером поставили.

— Понятно. Не завидует она тебе, а боится конкуренции — можешь занять ее место.

А может быть, Изабелла боится за своего академика? Но это же глупо. Все соображения Людмила прокрутила в две-три секунды, пока Изабелла ее рассматривала, не отвечая на просьбу Катерины. Ладно, решила Людмила, перекантуемся в общежитии, а вечеринку я все равно здесь устрою и позову всех. Она улыбнулась Изабелле. Улыбайся всегда, учил ее Еровшин, у тебя хорошая улыбка, этим ты располагаешь к себе людей. Людям приятно, когда им улыбаются. Улыбаясь, она тоже осмотрела Изабеллу, хотела сказать, какой у нее замечательный дорожный костюм цвета хаки из модной плащевой ткани, но не сказала, потому что, опустив глаза, увидела на Изабелле точно такие же, как у нее, лаковые английские «лодочки». Это, конечно, пережить трудно, почти невозможно, чтобы у жены академика и работницы с хлебозавода были одинаковые туфли. Изабелла знала цену туфлям. Это девчонкам из общежития Людмила, когда у нее появлялись новые дорогие вещи, могла объяснять, что купила по дешевке в комиссионке, и называть выдуманные цены.

Так ничего и не ответив на просьбу Катерины, Изабелла принялась ей втолковывать:

— Цветы поливай через день, но этот… — она показала на цветок, который напоминал маленькое дерево, — каждый день. Обязательно каждый день. Это бансэй, японская сосна. Ей уже пятьдесят лет, за ней требуется особый уход. Чапу будешь выгуливать три раза в день. Утром перед работой, на десять минут, чтобы пописала, после работы хорошо хотя бы час, а то она начала толстеть, и вечером перед сном. Как кормить — знаешь.

— Знаю, — подтвердила Катерина.

— Пойдем на кухню, я покажу продукты.

Изабелла вышла из комнаты, не глядя на Людмилу. Катерина пошла за Изабеллой.

Оказалось, что академик все слышал, хотя и укладывал вещи в чемоданы.

— Разрешила? — спросил он у Людмилы.

— Держит паузу.

Академик рассмеялся.

— Держать паузу — хорошее выражение!

— Это из системы Станиславского для актеров, — объяснила Людмила. Она знала это от Еровшина.

— Ты чем-то ей не понравилась, — заметил академик и закурил, не предложив Людмиле, — в те годы очень немногие женщины курили.

— Не я не понравилась, — Людмила улыбнулась, — а мои туфли. У нас одинаковые туфли. Женщине такое трудно перенести.

Это тоже был один из уроков Еровшина. Говори правду, взрослых и неглупых людей обмануть трудно. Не ври про себя, это располагает, потому что люди начинают сочувствовать, у них ведь тоже что-то не получается, но они об этом не говорят.

Академик неожиданно заинтересовался туфлями Людмилы. Он внимательно осмотрел их и подтвердил:

— Абсолютно одинаковые, одной фирмы. Дорогие туфли. Я экономил на всем, чтобы купить их Изабелле. Пятнадцать фунтов!

Людмила с нежностью подумала о Еровшине: значит, и он экономил на всем ради нее. Если он решил с ней расстаться, значит, у нее уже никогда не будет таких туфель, во всяком случае в ближайшие годы.

— А сколько стоят здесь такие туфли? — поинтересовался академик.

— Не знаю, — призналась Людмила. — Мне привезли их из Лондона.

— Ваш отец ездит в заграничные командировки? — спросил академик.

— Мой отец живет в Красногородске. Туфли привез любовник.

Академик посмотрел на Людмилу, и по его лицу она поняла, что он прикидывает, могла ли быть у него такая молодая любовница. Вероятно, он понял, что его молчание затягивается, и, так и не решив, как ему реагировать на подобное признание, спросил:

— А ты где жила в Красногородске?

— На Больничной улице, ближе к молокозаводу.

— А я на Школьной.

— Я знаю. На вашем доме теперь табличка висит, не мраморная, как в Москве, а из жести, и в музее все про вас написано.

— Видишь, какой я старый, — вздохнул академик. — И мемориальная доска уже есть, и в музее выставлен.

— Как говорит один мой знакомый, знаменитые и богатые мужчины старыми не бывают.

И в этот момент Изабелла и Катерина вошли в комнату. По озабоченному лицу Катерины Людмила поняла, что ее просьба либо отвергнута, либо Изабелла так ничего и не ответила.

Катерина сказала напряженно:

— Вы не ответили мне, может ли жить здесь со мной Людмила?

— Может, — ответил за Изабеллу академик. — Я разрешаю.