«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году

Шаликов упоминает про то, что оккупанты иногда платили деньги москвичкам за стирку. Деньги это были фальшивые. Печать фальшивых денежных знаков была одной из тех мер, что предпринимал Наполеон для подрыва экономики Российской империи. Печать фальшивых рублей наладили в Париже, Варшаве, Вильно. Министр финансов Д.А. Гурьев в 1813 году сообщал государю, что «Французы выпустили через какого-то банкира Френкеля до двадцати миллионов рублей ассигнациями, достоинством в 100, 50, 25 рублей». Этими деньгами оккупанты пробовали расплачиваться с местным населением за продукты и фураж. Даже жалованье французским солдатам в России выдавалось фальшивыми русскими деньгами. Как писал Ростопчин, «неприятель во время пребывания его здесь старался выпустить сколь можно фальшивых ассигнаций с собою привезенных», но «никто из поселян на торжки не ездил, и закупки ничему произвести не можно было».

Фальшивые ассигнации зачастую были изготовлены довольно посредственно и грубо, так что людям, державшим в руках настоящие деньги не составляло особого труда отличить подделку. Теми же «деньгами» французские власти снабжали и членов муниципалитета, чтобы те выезжали за пределы Москвы и покупали на них продовольствие у подмосковных крестьян. Одному лишь городскому голове Нахоткину на эти цели было выдано сто тысяч рублей, «ибо можно ли было полагаться на успех такого препоручения? – на верность людей, покорявшихся одной силе, и на некоторое число жандармов, их сопровождавших? Встреча, например, с Козаками могла все уничтожить; но деньги пошли бы в обращение – а сего и довольно. Мне совсем неизвестно, как сие дело кончилось», – отмечает Шаликов.

Москва, 12 октября 1812 г.

Худ. Х.В. Фабер дю Фор. 1830-е гг.

Деньги распространялись и среди простых москвичей, пытавшихся покупать продукты в открывшихся Торговых рядах на Красной площади, где лучшие места заняли французские маркитантки: «Некоторые ряды заняты Французами, кои посадили туда своих жен, а сии торгуют мехами, полотнами, сукнами и продают все за самую сходную цену, но на серебро. Корысть сего торга начинает привлекать несколько людей в Москву. Цибик чаю можно иметь за 15 р., тогда как за хлеб платят Французы по два, по три и даже по пяти целковых. Чай, сахар и кофе валяются по улицам. Французы берут ящики и набивают их другим», – докладывали Ростопчину.

Незадолго перед бегством из Москвы Наполеон приказал выплатить жалование своим гвардейцам, но уже не фальшивыми сторублевыми купюрами, а медными деньгами, найденными в подвалах судебных мест:

«Эта медь годилась только на продажу, а купить ее могли разве крестьяне и люди низшего сословия; эта торговля послужила поводом ко многим сценам, жалким и смешным вместе. Народ (в полном смысле слова), не перестававший грабить на развалинах погоревших домов, с самых тех пор, как начали грабить Французы, и делавший это часто с опасностью жизни, – тот самый народ, который большею частью прятался под мусором, так что можно было подумать, что его никогда и не было, собирался толпой, точно стая ворон, всякий раз, как отыскивался погреб, магазин или какое-нибудь прежде скрытое место, где можно было поживиться.

Тут он не обращал внимания ни на сабли, ни на штыки; один падал под ударами, но зато другие двадцать грабили; это придавало смелости мародерам; старики, дети, женщины, больные – все принимали участие в грабеже; трудно вообразить, сколько награбил этот народ. Лишь только императорская гвардия начала продавать свои мешки в 25 рубл. медью, тотчас же стая хищных птиц, как будто по инстинкту, понеслась на Никольскую улицу, где было главное место продажи; там, сначала по 10 коп., а потом по 50 коп. и 1 рублю можно было получить сколько угодно этих мешков с медью; труднее всего было уносить их, сначала только по причине их тяжести, а потом от тесноты. Можно было видеть, например, как жадные женщины взваливали себе на оба плеча мешки, но не успевали сделать и двух шагов, как какой-нибудь силач отнимал у них добычу и убегал с нею. Крики, брань, драка, – все это смешивалось; солдаты с обнаженными саблями и криками «ура» били направо и налево и, в свою очередь, похищали яблоко раздора. «Мусью, мусью! подарите!.. Але, але!.. что даешь?.. Подарите, мусью, и затем град ударов; но на это не обращали никакого внимания, так как, пользуясь беспорядком, можно было чем-нибудь поживиться; можете вообразить, какое зрелище представляла Никольская, переполошенная этими продавцами и покупателями.

Шаликов П.И.

Худ. А.О. Орловский. 1809 г.