«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году

Но если бы Ростопчин предпринял меры по снижению цен раньше… Да и само оружие оставляло желать лучшего: «Действительно, цена продаваемому оружию из арсенала или цейхгауза была очень дешева, ибо ружье или карабин стоили 2 и 3 рубля, сабля – 1 рубль, кортик, пики и проч. – все очень дешево; но, к сожалению, все это оружие к употреблению не годилось: ибо ружья или карабины были или без замков, или без прикладов, или стволы у них согнутые, или измятые, сабли без эфесов, у других клинки сломаны, зазубрены, и лучшее, что было в цейхгаузе, то скуплено уже было купцами; но, невзирая на негодность оставшегося оружия, покупали еще оное, и арсенал или цейхгауз был полон народу».[60]

Подобное поведение купцов дало повод Бестужеву-Рюмину лишь горько сожалеть: «Итак, пожертвования дворянства были гораздо действительнее и полезнее для отечества, чем пожертвования купцов, мещан, мастеровых. Первые шли на защиту отечества сами, с детьми своими, несколько возмужалыми, жертвуя не только имуществом, но и жизнью, для отражения врага, брали с собою еще дружину из крепостных своих дворовых людей и крестьян от 10 душ одного, или и двух; а вторые приносили в жертву одни только деньги в ассигнациях, которые в которые они лихоимственно получили от действительных защитников Отечества за оружие и прочие необходимые вещи; сами же они со своими поверенными, приказчиками и сидельцами удалялись заблаговременно из Москвы на нескольких сотнях троек лошадей, чтобы не быть свидетелями ужасов нашествия неприятеля, оставляя в домах своих только то, чего увезти с собою не могли».

Подобная же ситуация сложилась и с ценами на транспортные средства. Неимоверно возросла стоимость телег и лошадей: «Такое множество потребовалось разом телег и лошадей, что неоткуда было их достать. А извозчики-то видят, что большой спрос и такие цены заломили, прости им Господи, что одним только богатым было с руки нанимать. Видят, безбожники, Господь и так наказание посылает, а они думают, как бы слезами своих же наживаться. Да еще Бог знает, пошли ли им впрок эти денежки. Сколько бедных людей принуждены были в Москве остаться. Кто все добро потерял, а кто и сам погиб. По улицам тянулись что днем, что ночью кареты да повозки. Многие тоже пешком уходили, иные с детьми на руках, иные с каким добром».[61]

Чего же удивляться, что некоторые купцы, оставшись в Москве, немало нажились на постигшей горожан беде, занимаясь мародерством и откровенным грабежом.

Эвакуация раненых и казенного имущества

Ростопчину впору было задуматься и над эвакуацией казенного имущества. Во второй половине августа он дал указания о подготовке к эвакуации раненых, вывозу оружия и боеприпасов из Арсенала (запасы оружия оценивались в 200 тысяч пудов!), отправке казны, архивов Сената, имущества Оружейной палаты, Патриаршей ризницы, Московского университета и т. д. («Отправлены казенные сокровища, Оружейная и Грановитая палаты, банки, архив иностр. дел, и множество выезжают», – запишет в эти дни князь Д.М. Волконский). Это был первый случай в истории Москвы, когда требовалась столь масштабная и оперативная эвакуация.

В то время существовало два способа вывоза имущества – гужевым транспортом и по реке. Главная трудность состояла в том, где взять такое количество подвод с лошадьми. Например, для вывоза казенного имущества и оружия из Арсенала требовалось более 26 тысяч подвод. Но подводы использовались и для вывоза раненых, подвоза продовольствия и боеприпасов: так, летом 1812 года армия реквизировала для своих нужд до 52 тысяч подвод. Таким образом, ни лошадей, ни подвод катастрофически не хватало.

Москва была буквально забита ранеными, которых размещали не только в больницах и госпиталях, но и в дворянских усадьбах. Особенно обострилась ситуация после Бородинского сражения, когда Москву накрыла волна прибывающих с фронта изувеченных солдат. В предшествующие сдаче Москвы дни в город прибыло более 28 тысяч раненых. До отказа был заполнен Лефортовский военный госпиталь, рассчитанный на 1000 коек, а на самом деле принявший до 2000 раненых. В Головинских казармах находилось до 8000 раненых, в Спасских казармах – до 5000 человек, в Александровском и Екатерининском институтах было до 4000 раненых, в Кудринском – до 3000, в Запасном дворце– до 2000, по отдельным квартирам – до 500 человек. Лишь в ночь с 1-го на 2-е сентября в связи с решением об оставлении Москвы Барклай-де-Толли предписал «находящихся в Москве раненых и больных стараться всеми мерами тотчас без малейшего замедления перевести в Рязань, где и ожидать оным дальнейшего назначения».[62] В такой невыносимой обстановке нередко приходилось делать выбор: вывозить раненых или эвакуировать имущество.